Если ты меня любишь

— Девочка! Не хами, — это он произнес в форме не приказа, а скорее просьбы. — И, раз уж мы перешли на «ты», хотя лично я вроде бы повода к этому не давал, но мама с детства приучала меня, что дамам надо уступать в их капризах, — позволь на правах старого знакомого поинтересоваться: куда ж это ты намылилась с утра пораньше, не удосужившись поблагодарить хозяина за гостеприимство и уж наверняка даже не позавтракав?

Женька фыркнула.

— Если ты такой гостеприимный хозяин, чего ж сам с утра куда-то смылся? И завтраком не угостил? Оставил вместо себя какую-то… оборзевшую ведьму. Она меня там чуть было в ментуру не сдала.

— Ах, какой пассаж! — воскликнул парень, преувеличенно подражая какому-то киногерою. Но лицо его стало серьезным, и, присев рядом с Женькой на перекладину карусели, он заставил ее поднять голову и просто спросил:

— Она тебя выгнала? Лиза?

— Лиза? — усмехнулась Женька. — Лиза… Нечего сказать, подходящее имячко. Медуза Горгона — вот как ее звать надо. И то это будет еще ласково.

— Прекрати, — оборвал он Женьку.

Посмотрел на нее. Вздохнул. И вдруг — быстро поднявшись, одним движением плеч сбросил с себя куртку. Женька и опомниться не успела, как оказалась закутанной в тяжелую, вкусно пахнущую дорогой кожей одежду. Блаженное тепло, тепло нагретой Его телом куртки окутало Женьку и едва-едва не вызвало новый приступ слез. Как мечтала она тысячу лет: чтобы кто-нибудь обнял и согрел!

Женька шмыгнула носом — и уловила чуть слышный запах одеколона, который тоже показался ей знакомым, и потому оказал почти дурманящее действие. «Черная магия какая-то», — подумала она сердито, стараясь избавиться от наваждения. И сделала попытку стряхнуть с себя одежду, в которой переставала быть привычной собой.

— Не дергайся! — Алексей попридержал куртку за воротник, и Женька, побултыхавшись в его крепких руках, перестала сопротивляться. — Сиди и грейся, воспаление легких себе заработаешь еще при такой погоде. У тебя вон даже нос побелел от холода.

— Не от холода! — крикнула Женька, заливаясь — не сдержалась все-таки! — злыми слезами.

— А от чего?

— От злости! На эту! Твою дуру! Которая Лиза!

— Я сказал — прекрати!

— Не буду! — рыдала Женька. — Чего — «прекрати»? Чего — «прекрати»? Она мне там такого наговорила! А я ее, между прочим, первый раз ви-и-ижу-у-у-у…

— Ну и чего ревешь?

— Потому что! Потому! Потому что я не такая-а-а!!!

— А какая?

Этот вопрос застал ее врасплох. Она хлюпнула носом, вытащила руку из длинного рукава куртки, утерлась косичкой. Вздохнула.

— Ну? Какая ты, чудо-юдо вокзальное? — спросил он снова, еще раз легонечко тряхнув Женьку, чтобы придать ей бодрости. — Что с тобой такое случилось, а? Давай. Рассказывай.

Оказывается, именно этого и не хватало ей все это время! Не домашних щей, не теплой одежды, не возможности спать на чистых простынях, а вот этих, таких простых слов: «Давай рассказывай»! Давным-давно, целую тысячу, нет, миллион лет и еще пятьсот веков никто не предлагал Женьке рассказать о том, что творится у нее на душе!

Прислонившись головой к его груди, судорожно вздыхая и то и дело утирая слезы косичкой, машинально царапая ногтем узор на его джемпере и чувствуя, как оттаивает под теплом этого человека не только тело, но и душа, и сердце, Женька все-все ему рассказала…

* * *

— Ну ты и дура! — таков был его приговор. Правда, он сказал это не грубо, и Женька не ощутила острой обиды, хотя и насупилась. Однако парень принудил ее взглянуть себе в глаза. И в этих глазах Женька увидела странное сочетание чувств: глубокий упрек и сочувствующее понимание.

Вообще-то она и сама думала про себя примерно так же. Однако гордость заставила вскинуть голову:

— Это почему же я…

— Тихо, тихо. Не шуми, скандалистка. Поругалась с родителями, связалась с плохой компанией, удрала, куда глаза глядят, — в общем, объявила всем войну. А за что?

— А чего они!

— Да «они» тоже хороши, вообще-то. Силы у вас были практически равны. В том смысле, что на грубость — грубостью, на лишение свободы — побегом, на запрет — еще пущей расхлябанностью. В общем, как говорится, нашла коса на камень. Ладно, — сказал он после раздумья. — Поскольку ты сама не знаешь, как выйти из ситуации, придется тебе помочь. Иди садись в машину. Благодари Бога, что я документы кое-какие дома забыл, и пришлось вернуться. А то бы замерзла ты у меня во дворе, как та девочка из сказки. Впрочем, мне тоже надо небу спасибо сказать — найди я под вечер твой закоченевший трупик на карусели, я бы себе этого не простил.

Он потрепал ее по голове и на миг задержал руку. Уловив этот момент, Женька незаметно потерлась лбом о его ладонь.

— А как тебя зовут?

— Алексеем. Иди садись в машину. Я спущусь через пять минут.

До «Вольво» они дошли вместе. Женька с сожалением сняла с себя куртку, протянула ему.

— Садись, — подтолкнул он ее в спину.

* * *