Если замерзнет ад

Фрэнк усмехнулся, и не стал спорить. Он прекрасно знал о мерзком характере Перкинса, который оказался выброшенным на дно жизни, именно потому, что не умел льстить, пресмыкаться, и не видел различий между бедным и богатым. Фрэнк не удержался, и когда проходил мимо сцены, поймал руку Ирэн и поцеловал с улыбкой, стараясь её ободрить. Оказавшись на улице, быстро зашагал по тротуару к своему «Мустангу». Услышав рёв несущейся машины, удивлённо обернулся. По улице стремительно нёсся взявшийся ниоткуда «понтиак» чёрного цвета. Глазастая, тупая морда, с торчащими «клыками» из решётки радиатора быстро увеличивалась в размерах. Фрэнк инстинктивно отпрянул, в последнее мгновение выкатился из-под колёс машины. С трудом поднявшись, он оглядел улицу, но мерзавца простыл и след. Доковыляв до машины, и уняв дрожь в пальцах, завёл мотор, решив все-таки поехать на завод.

— Здравствуйте, миссис Леман. Для меня есть что-нибудь? Спасибо! — сказал он, взяв из рук секретарши папку.

— Мистер Кармайкл, вас ждут, — сказала она осторожно.

Фрэнк обернулся и скривился от досады, увидев приземистую, маленького роста женщину, с абсолютным отсутствием талии и покатыми плечами, одетую в бесформенный балахон темно-серого цвета. Почти квадратное лицо, обрамленное иссиня-чёрными волосами, уложенными в старомодную причёску, тёмные, выпуклые глаза рептилии, способной убить взглядом, длинный нос и тонкие губы не вызвали ничего, кроме омерзения.

— Мистер Кармайкл! — взвизгнула дама. — Вы должны меня выслушать!

— Мисс Розенберг, я вам уже все сказал, — резко бросил Фрэнк, совершенно не расположенный к разговору с этим уродливым крокодилом. — Письменно изложил все претензии, почему не могу напечатать ваше творение, — последние слова он произнёс с нескрываемым отвращением.

Он прошёл в кабинет и хотел закрыть дверь, но дама ворвалась за ним и нервно закричала:

— Мой роман — лучшее, что создавали когда-либо! А вы не хотите его даже прочитать!

— Я прочёл ваш роман. И не вижу никаких литературных достоинств, — устало объяснил Фрэнк, ощущая, как у него зверски разболелась ушибленная нога. Доковылял до стола, присел, поморщившись, и начал растирать колено. — Плоский, однобокий мир вашего романа оторван от реальности. Ваши персонажи произносят нудные, смертельно скучные монологи, будто герои древнегреческих трагедий. О каком уникальном сплаве железа с медью вы там талдычите? О мельхиоре?

— Мистер Кармайкл, я не писала диссертацию на тему металлургии. Это роман о великих людях, титанах мысли, — с пафосом произнесла Розенберг, и голос с сильным акцентом зазвучал, будто скрип железа по стеклу. — Это Библия предпринимательства! Основная идея моего романа в том, что капиталистический строй, является не только строем наивысшей справедливости, но и наивысшей морали. Разве вы не согласны с этим, мистер Кармайкл? Или вы считаете, что высшим строем является коммунизм? — спросила она саркастически.

— Я не располагаю временем для ведения философских дискуссий, — холодно проронил Фрэнк. — Вы прекрасно знаете, что я не разделяю вашу теорию. Обратитесь к мистеру Райзену. Уверен, он поддержит вас. Ваши мысли о том, что благотворительность — это зло, очень созвучны его принципам эгоизма и индивидуализма.

— Не эгоизма, а разумного эгоизма! Основная идея моей книги в том, что никто не должен жертвовать ради других своей жизнью, и не заставлять жертвовать ради себя. Я доказала, что альтруизм — это моральный кодекс диктатур! — выпалила Розенберг.

— Да при чем тут политический строй?! У вас извращённое понимание этой идеи! — разозлился Фрэнк. — Альтруизм — желание бескорыстно творить добро, которое идёт от сердца, из души. И не имеет ни малейшего значения, при каком строе живут люди! Ваши отрицательные персонажи используют гуманную идею, чтобы грабить других людей.

— Именно это я видела в России! — возбуждённо оборвала его Розенберг. — Я показала всему миру гибельность коммунизма и социализма, в основе которых лежит коллективизм и требование жертвовать всем ради общественного блага! — затараторила она.

— Вы подменили законы рыночной экономики действиями отдельных личностей с прекрасными идеалами. Исключили реальные механизмы, регулирующие рынок. Прославляете анархию.

— Я должна отметить, что вы ничего не поняли в моей философской системе, — произнесла Розенберг, скривившись в презрительной гримасе. — Рыночная экономика, свободный рынок — саморегулирующаяся система. Моя книга доказывает, если государство вмешивается в экономику, это приводит к её разрушению. Государство с помощью насильственных методов отнимает у производителей плоды их труда, чтобы тратить на огромное количество бездельников, сидящих на шее тех, кто умеет работать. Это путь к гибели!