Эссеистика

Обратите внимание, что в палату никого не пускают, что нервнобольного, полусумасшедшего, которого должны отвлекать, запирают наедине с сиделкой на целые месяцы. Главный врач заходит на минутку. Если у больного все в порядке, он прописывает то же лечение. Если больному плохо, врач убегает. Психиатр, работающий при клинике, молодой, приятный, живой. Он не может не понравиться. Если он приятный, то когда он надолго у вас задерживается неприятный главврач, который заходит на десять минут обижается.

К любому больному направляют первую попавшуюся сиделку, хотя выбор сиделки для нервнобольных очень важен. Кое-кто кривится: если еще и такими мелочами заниматься… К нервнобольным относятся как к привередам. От них скрывают состав лекарств, с ними ограничено общение. Их врач не должен быть гуманным. Врач, который разговаривает, общается с больным, не воспринимается всерьез. «Да, он речист, но когда мне очень плохо, я вызову другого доктора». Психология — враг медицины. Вместо того, чтобы обсуждать вопрос опиума, волнующий больного, от проблемы уходят. Настоящий врач в палате не задерживается: он скрывает свои особые приемы, поскольку их просто не существует. Подобный метод развращает больных. Внимательный, человечный врач им подозрителен. Доктор М. убил всю мою семью и лечил моего брата со сломанным носом от рожистого воспаления. Зато его редингот и форма черепа внушали уверенность.

* * *

Опиум передается в течение веков, словно королевский эталон. Елене были известны эталоны, столь же забытые, что и секреты великих пирамид. Постепенно раскрываются и те, и другие. Ронсар пробовал мак^{181} во всех видах и повествует в одном из стихотворений о своих неудачных опытах. Он познакомился с еще одной Еленой и разучился готовить мак.

* * *

Я не тот, кто после дезинтоксикации гордится затраченными усилиями. Я стыжусь, что меня выгнали из общества, где здоровье сравнимо с отвратительными кинолентами, в которых министры открывают новый памятник.

* * *

Тяжело ощущать, что после многих неудач ты меняешься под воздействием опиума; тяжело понимать, что этот ковер-самолет существует, но ты больше на нем не полетишь; как приятно было его покупать у китайцев на грязной улочке, завешенной бельем, — будто в Багдаде у халифа; как приятно было поспешно возвращаться в гостиничный номер с колоннами, где останавливались Жорж Санд и Шопен, чтобы пробовать опиум, разворачивать его, ложиться на него, распахивать окно, выходящее в порт и отправляться в путь. Видимо, это было слишком приятно.

* * *

Курильщик сливается с предметами, его окружающими. Сигарета и пальцы выпадают у него из рук.

* * *

Курильщик все время на покатом склоне. Невозможно удержать рассудок наверху. Одиннадцать часов вечера. Пятиминутная затяжка потом смотришь на часы и видишь, что уже пять часов утра.

* * *

Тысячу раз курильщик должен возвращаться к своей исходной точке, подобно яйцу на краю желоба. Внезапный малейший шум — и яйцо выбрасывается потоком воды.

* * *

Серое и коричневое вещества отлично сочетаются. Оптимизм курильщика не похож на оптимизм алкоголика: он воспроизводит оптимизм здорового человека.

* * *

Пикассо говорил мне: «Запах опиума — самый умный на всем белом свете». С ним можно было бы сравнить только запах цирка или морского порта.

Неочищенный опиум. Если класть его не в металлический ящичек, а в простую коробку, черная змея незамедлительно выползет наружу. Учтите, она залезает на стены, спускается по ступенькам на нижние этажи, огибает углы, ползает по коридору, двору, потолку и вскоре оборачивается вокруг шеи полицейского.

* * *

Называть опиум наркотиком, все равно, что путать шампанское с анисовкой.

* * *

В моей палате лежал офицер морского флота, лечивший три тела и менявший ноги, когда ему вздумается.

Когда я рисовал, сиделка говорила: «Я вас боюсь, у вас лицо убийцы».

Я не хотел бы, чтобы меня застали за письмом. Рисовал я постоянно. Для меня писать — значит рисовать, закручивать линии так, чтобы они превращались в письмо, либо раскручивать их так, чтобы письмо превращалось в рисунок. Больше мне ничего не надо. Я пишу, стараясь точно обрисовать силуэт какой-нибудь мысли или действия. По сути, очерчивая призраки, находя контуры пустоты, я рисую.

* * *

Осветить тайну (темная, таинственная тайна — плеоназм) значит придать ей чистоту. Meine Nacht ist Licht…[35]

* * *

Создавать — значит уничтожать вокруг себя все, что мешает устремиться во время в чьем-либо образе, причем этот образ — лишь уловка, чтобы стать видимым после смерти.

Неожиданности божьего суда

Девочка украла вишни. Потом всю жизнь она пытается искупить свою вину в молитвах. Наконец богобоязненная женщина умирает. Господь: «Я забираю вас на небеса, потому что вы украли вишни».

* * *

История о смоковнице, у которой голодный Иисус попросил еще незрелых плодов, а потом покарал.