Есть!

…Я переношусь на тридцать лет назад и вижу кудрявого карапуза, с виноватой мордочкой застывшего над кастрюлями. В одной кастрюле надо крутить ложкой, чтобы ризотто не пригорело, впитывая бульон. В другой кастрюльке готовится панакотта – карапузу строго наказано ложкой рисовать на дне восьмерки, причем делать это следует медленно, чтобы желатин растворился, а сливки – пер ин номе ди Дио! – не начали вдруг кипеть.

Карапузу плевать и на ризотто, и на панакотту – ему хочется с друзьями попинать мяч у старой церкви, но сегодня мать оставила кухню на сыновей. Она все время говорит, что разрывается на части, что живет на износ, что сил у нее осталось только дойти до могилы, – и делает при этом такой страшный вжик ладонью под горло, что у карапуза Альфонсо холодеет в животе.

Отец умер, когда младшему, Джанлуке, исполнилось три месяца, санта Аннунциата… В одиночку тянуть четырех пацанов и старую тратторию в Местре – мамма миа, вы считаете, что это вам

тяжело приходится?

Аннунциата готовит целыми днями, чтобы в траттории был народ, чтобы были деньги, и ей нужны помощники: Альфонсо колдует над ризотто, Марио лепит равиоли, даже маленький Джанлука помогает – таскает тарелки из зала на кухню. Массимо получил длинный фартук официанта, он работает по-настоящему, как взрослый.

Альфонсо мечтает… Кухню заполняет едкий чад сгоревшего риса, а сливки возмущенно кипят…

– Альфонсо! – кричит разгневанная Аннунциата, открывая дверь на кухню. Карапуз поднимает на нее черные, полные горьких слез глаза…