Есть!

Геня Гималаева забирает вещи из номера, оплачивает счет при помощи растрепанной помощницы Луиджи и садится в первый поезд до аэропорта.

Билет в один конец до Москвы – лучше, чем ничего. В Москве можно будет сделать кратковременный привал, сходить в музей или просто покрутиться в метро на кольцевой линии, просыпаясь от громких объявлений и резких торможений вагона.

В самолете Геня будет сидеть напротив воздушного выхода – и думать: «Это выход!» За окном аэропорта остывает приземлившийся самолет, похожий на усталую птицу. Это выход – в очередной раз начать новую жизнь или вернуться к старой. Перечитать такую любимую в детстве книгу.

Через пятнадцать минут начнется посадка в самолет, вылетающий рейсом до Москвы. В художественном фильме сейчас в зал непременно ворвался бы главный герой, чтобы найти потерянное счастье и отправиться вместе с ним к счастливому будущему. Геня жалеет, что она – не в фильме.

Мимо проходит темно-синяя стюардесса, юная со спины, но с безвозвратно погасшим лицом.

Рядом с Геней Гималаевой сидит приятная дама и смотрит на нее немым восхищенным взглядом.

Вообще-то Геня привыкла к таким взглядам – дебют восторга разыгрывается как по нотам у всех телезрителей одинаково (если вы все еще не верите в Бога, стоит задуматься о том, почему все наши эмоции так похожи). Дама, которая восхищается Геней, – шарман, шарман! Будь Геня мужчиной, она закатала бы ее в ковер (удостоверившись, впрочем, для начала, что ковер этот надлежащим образом вычищен и вообще шелковист) и увезла бы в далекую страну, где жители в состоянии оценивать красоту женщин, ковров и необычных поступков.

Но Геня, к счастью, не мужчина, а потому искоса смотрит на восхищенную даму – и сама восхищается ножками в чулках, пухлыми щечками, аккуратно выросшим носиком (а ведь у некоторых девочек вырастают такие шашнявы!) и губами, которые вырезаны как будто фигурными ножницами. Культурный, но злой человек обязательно заметил бы, что в милой внешности дамы есть что-то субреточье, белошвейкино. Даже если здесь не гуляли голубые крови, все равно дама получилась милой и особенной, как девичий портрет на бабушкиной шкатулке (папа, помнится, говорил маленькой Гене, что девочку со шкатулки зовут Верочкой).

– Вера Ивановна, – представляется дамочка, а Гене представляется, что шкатулка внезапно заговорила. У этой Верочки Ивановны завидно белые зубки. – Я хотела спросить, вы извините, что я так на вас таращусь…

– Да ладно, – машет рукой Геня, – я привыкла.

– Конечно, конечно, – Верочка Ивановна вспыхивает и становится похожа на розу. Глупо теперь спрашивать… Конечно же это вы – Евгения Ермолаева?

Геня Гималаева так редко слышит свое настоящее имя, что вначале хмурится, а потом изумляется. Оказывается, Верочка Ивановна не из компании телевизионных поклонниц, она по другому ведомству.

Словно для того чтобы подтвердить Генины мысли, Дама со шкатулки открывает стеганую (прелестную! прелестную!) сумочку и достает из нее вусмерть зачитанный роман «Больное». С задней странице обложки на Геню с вызовом смотрит фотография девушки, почти не умевшей готовить.

Верочка Ивановна с благоговением сличает портрет с оригиналом.

– Да, это вы! Это вы! Боже, как я счастлива!

Она смеется неожиданно гулким, не по формату, смехом и сует книжку Гене в руки:

– Пожалуйста, подпишите! Знаете, мне ваша книга жизнь спасла!

– Не вижу следа от пули, – обескураженно шутит Геня. И получает новый заряд гулкого смеха.

– Я ее наизусть знаю, – говорит Верочка Ивановна и начинает громко цитировать давным-давно написанные и забытые Геней строки.

Но еще громче звучит глас невидимой итальянской женщины, приглашающей пассажиров, вылетающих в Москву, пройти на посадку.

– Я живу в Москве, – щебечет Верочка Ивановна, поднимаясь с места и оказываясь значительно меньше ростом, чем предполагалось. – Я хочу спросить, почему вы больше не пишете? Где новые книги?

Верочка Ивановна смотрит на Геню Гималаеву с упреком, как будто это она прокатила ее со свиданием, обманула с жизненным счастьем и ограбила майской ночью в пустынном переулке. Верочка Ивановна смотрит на Геню так, что у Гени начинают подергиваться губы и вместо посадочного талона она вручает стюардессам свой так и не очнувшийся мобильный телефон.

К счастью, место Верочки Ивановны оказывается в хвосте самолета, а Геня сидит, как всегда, ближе к крылу. Она пристегивает ремень, выслушивает лекцию про кислородные маски и аварийно-спасательные выходы и откидывается в кресле, забыв о том, что нужно привести его спинку в вертикальное положение.

И когда самолет готов к взлету и ждет своей очереди на полосе, из сумки Гени Гималаевой доносится громкий и страшный вопль телефона. В сумке закрыт маленький Остап Бендер, он и поет оттуда свою вечную песню.

– Все электронные устройства должны быть выключены! – шипит Генина соседка по креслу, огненноволосая синеглазая женщина.

Геня не успевает подумать, на кого она так сильно похожа, она не успевает ответить на призыв Остапа, зато успевает отключить телефон и достать из сумки ветхий блокнот.

Она пишет красивым почерком отличницы первую строчку:

«Ресторан держат четыре брата».

Она пишет. Рыжая соседка мелко крестится – словно вышивает крестиком по лицу. Самолет летит в облаках.