Есть памяти открытые страницы. Проза и публицистика

Тут я, наконец, вспомнил, что могу воспользоваться привилегией нахождения в двух мирах и временах сразу, и мне пришла идея попросить председательствующего в «пятом измерении», учредить прения по интересующему меня вопросу. Тем более что, как мне уже удалось заметить, собравшиеся в зале не были против такого изменения повестки заседания. А может, ради этого они и оказались в престижной «ста-линке» на Лесном, которую ещё не успели покинуть медлительные тени прошлого, и где ещё не закрылись наглухо коридоры времени.

Председатель, похоже, давно ждал подобной инициативы и весьма охотно принял моё предложение. Он посмотрел на меня с лёгким дедовым прищуром и объявил присутствующим начало прений по вопросу предопределённости исторических процессов и проблеме незыблемости человеческого бытия.

В зале загомонили. Лица вновь поменялись, и теперь зал был заполнен поэтами тридцатых: кое-кого я, наверное, смог бы узнать по фотографиям и прижизненным портретам, если бы не, конечно, «штуки Коровьева», безусловно стоящего за мизансценой всего происходящего. Поэтому постараюсь не называть выступающих именами собственными, дабы не впасть окончательно в искус «клетчатого», и ограничусь исключительно их внешними описаниями.

Заявленная тема, очевидно, понравилась собранию, ибо не успел ещё председатель занять своё почётное место, как из зала торжественно и важно прозвучал женский голос:

Мы будем суровы и откровенны.Мы лампу закроем газетным листом.О самом прекрасном, о самом простомразговаривать будем мы.Откуда нашлись такие слова?Неужто мы их придумали сами?Тихими, тихими голосами

разговаривать будем мы.

Сказано это было легко и задушевно, но очень неконкретно, поэтому кто-то из глубины, сразу же разобравшийся с кем и зачем приходится разговаривать, напутственно произнёс:

Вас нет ещё: вы – воздух, глина, свет;о вас, далёких, лишь гадать могли мы, —но перед вами нам держать ответ.Потомки, вы от нас неотделимы.

На призыв откликнулся высокий худощавый брюнет с бледным лицом и рассеянным видом, который, близоруко щурясь, медленно зачитал из блокнота только что написанное по случаю четверостишие:

Пусть молодость послушает о буре,Едва угасшей на закате лет,Чтоб начертать на собственной лазуриТаких же бурь и потрясений след.

Очевидно посчитав сказанное худощавым поэтом прологом к своему выступлению, к трибуне уверенной широкой походкой поспешил другой литератор, начальственно перебирая заготовленные к прочтению стихотворения. Было видно, что кому-кому, а ему точно, судя по количеству написанного, было что предложить неопределившейся молодёжи:

Сам с собой останешься, проснётсяВ памяти былое иногда.В нашем прошлом, как на дне колодца,Чёрная стоячая вода.Был порядок жизни неизменен,Как дневной круговорот земли.Но вошёл в него Владимир ЛенинИ позвал, и мы за ним пошли.Стали силой мы и стали властьюВ этот памятный и светлый час.

Хочешь знать, как зарождалось счастье, —Мы расскажем. Спрашивай у нас.

Аплодисментов не последовало, зато из зала раздалась ожидаемая реплика:

Ленин и Сталин шли вместе всегда,В мыслях едины и в дружбе верны…

Дочитать начатый стих оратору не дали. В зале победно зазвучали строки, которые сноровисто и звонко рубили прокуренный воздух, словно высохшие дрова:

Нет выше призванья и чести,Нет радости в жизни иной,Как счастье – со Сталиным вместеБыть в партии нашей родной.И знать, что в любую годину,

В суровый иль радостный час,Тебе, как родимому сыну,Сам Сталин задание даст.И скажет: «За всё мы в ответе,Так требует Родина-мать», —И сил не найдётся на светеПорыв твой горячий сдержать.Ты вынесешь все испытанья,Сметёшь все преграды с путиИ, верный партийному званью,Сумеешь до цели дойти…