Есть!

– У тебя даже кот необыкновенный, – сказал на прошлой неделе влюблённый доктор Мертвецов. Доктор изрядно наскучил Еке, но избавляться от него было ещё рано – хотя этот запах зелёного мыла, бр-р-р, невыносимо! Красота, конечно, важна, но Ека знала, что есть кое-что более важное – молодость. Молодость свою Денис Григорьевич терял стремительно, и с нею вместе уходило то единственное, что ей в нём по-настоящему нравилось, – умение метко, цинично шутить. Первая в жизни влюблённость превратила Мертвецова в скучнейшую персону, каких Ека навидалась и в университете, и за границей.

Милашка Павел Николаевич – совсем другое дело. Ека с детских лет была неравнодушна к «самым главным» – это в ней кричала во весь голос психология нищенки. Да-да, нищенки – Ека и сейчас с удовольствием экономит в мелочах и триста раз подумает, прежде чем потратить свои личные деньги. П.Н., хоть и вырос в небогатом семействе, за долгие годы успеха привык жить совершенно иначе, но благодаря Еке словно бы вернулся в далёкое детство.

Ека вообще много что ему вернула – шеф на глазах распушался, как любимый кот в бездетном семействе. Она протоптала дорожку в дом П.Н. – правда, не слишком понравилась Берте Петровне. В её отсутствие Берта просто из себя выходила, ругая новую ставленницу забористым южным матом. «Павлуша, как же ты мог так поступить с моей Геничкой?» – кричала Берта Петровна, но П.Н. успокаивал её: «Мама, из-за чего сыр-бор? Геня в отпуске, скоро вернётся, никто её не отстраняет и не увольняет».

«Пока не увольняет», – уточнила бы Ека, случись она поблизости. Чаще она оказывалась вблизи бывшей подруги Берты, мамы Юрика Карачаева. С Мариной Дмитриевной Ека виделась регулярно, как с лечащим врачом, и советовалась по всем важным и неважным поводам.

…Ека встала перед зеркалом, втянула щёки и живот. Красавицей она как и раньше не была, так и теперь не стала. Лицо преобыкновеннейшее, таких сто штук на каждом переходе. Грудь – как два дверных звонка. На шее – целое ожерелье веснушек. Ноги короткие – кто-то сказал, что женщины с короткими ногами устойчиво стоят на земле. Не в том смысле, что не падают, а в том, что изрядно преуспевают в жизни.

– У вас, девочка моя, такая молодая кожа, каких я даже у молодых давно не видела! – восхищалась недавно Вовочка, личный косметолог Гени Гималаевой. У Гималаевой, как сообщила Вовочка, куча проблем с лицом – и, если бы не она, Вовочка, Геня выглядела бы примерно так же привлекательно, как утюг. Даже если поделить эти откровения на восемь, всё равно приятно было думать, что у Гималаевой есть ещё и такие проблемы.

Ека набросила халат – белый, как у всех птенцов Святого Лаврентия. «Переверните жаркое, оно почти готово!» Покровитель грешников, пожарных, библиотекарей и поваров, Святой Лаврентий был первым, кто встретил Еку в Риме. Её, как всех учениц, поселили в монашеском общежитии, в двух шагах от церкви Сан-Лоренцо-Фуори-ле-Мура. Окраина громадного города, монашки-сореллы, строго глядящие за молодыми девицами, готовящимися к экзамену на кухарей нижней ступени. Одна лишь Ека была много старше всех и знала латынь, вот почему сореллы разговаривали с ней доверительно. Перемигивались: мы-то с вами, с высоты возраста, понимаем… Ека думала только про экзамен – и не обижалась. Она всегда была мономанкой: отдавшись единственной идее, не позволяла себе распыляться на мелочи.

…Вечером накануне экзамена в общежитии случился потоп – не Великий, конечно, но вполне выдающийся для того, чтобы сореллы пришли в ужас и одновременно с этим, разумеется, в экстаз. В общагу вызвали «иудраулико» – этим звучным словом в Италии называют сантехников.

Никто в целом мире так не боялся прихода иудраулико и так не ждал его, как запертые от мира монашки и девицы со всего света, запертые под одной крышей в ожидании экзамена. Ну, он и пришёл – кудрявый, с белейшими зубами, в узком комбинезоне, в мрачном сопровождении сорелл: одна шла спереди, другая – сзади, дабы ничто не угрожало целомудрию вверенных девиц. Только факелов не хватало.

Ека увидела иудраулико

– и чувства её, запертые в дальнюю комнату, тут же дали протечку. К тому же звали его Лоренцо – как святого покровителя поваров.

– Перевернись, жаркое! – шутила Ека, когда они остались с иудралико вдвоём.

Ека любила вспоминать свою европейскую учёбу, те счастливые дни в лучших городах мира. Она никогда не жалела о том, что выбрала кружной путь к успеху. Как прекрасно было в Риме – аппетитном городе, где люди вечно думают о еде! Даже старинные римские здания казались Еке съедобными на вид, поджаристыми, словно миндальные печенья. Даже кладка старых стен напоминала нугу с орехами… А Париж?.. Там сам воздух пропитан бриошами да круассанами! Впрочем, и в нашем городе – пусть он не Париж и не Рим – тоже много чего носится в воздухе, и это главное, Ека! Париж и Рим не сдвинутся с места, а здесь так горячо, что самое время ковать.