Эстер

Именно в этот его приезд был у нас с Мухитдином последний долгий, душевный разговор. И я рад, что моя способность сохранять в памяти «картинки» помогает мне в любой момент не только услышать, но даже увидеть, как происходила эта дружеская, полная воспоминаний беседа.

Ранним утром, еще до рассвета, пришел я на кухню, чтобы приготовить чай. Когда заскрипели ступеньки (это спускался доктор), в гостиной уже было накрыто. Уселись мы не за столом, а на ковре, у шахматного столика: табиб, если чувствовал себя «по-домашнему», предпочитал эту национальную позу – на полу, скрестив ноги, с руками на икрах ног, с ладонями, обращенными вверх. Меня порадовало, что доктор посвежел, выглядит получше. Пока я наливал чай в пиалы, он очищал от кожуры гранат – и, как обычно, делал это удивительно красиво, я бы сказал – артистично. Сначала – круговой надрез на твердой кожуре плода. Второй – перпендикулярно первому. Одна за другой отделяются от плода овальные дольки кожуры. Обнаженный гранат делится на четыре части, не потеряв ни одного рдеющего зернышка… Покончив с гранатом, принялся он за чай и пил его долго, с удовольствием, пиала за пиалой. А сам разглядывал стоящий рядом шахматный столик, покрытый гранитной мозаикой. Столик (недавняя работа Даниела) ему понравился.

– Красивый. Только углы слишком острые, оцарапаться можно. Ну-ка, дай мне ножовку и напильник… (Мухитдин вёл речь о возможном увечье, а не об царапанье. Доктор не раз рассказывал о случаях увечья из своей практики.)

И тут же, подстелив под столик газету, принялся исправлять углы. Я встревожился – ведь доктор нездоров. Но спорить было бесполезно: как я ни уверял его, что сделаю это сам, доктор только усмехался.

Заговорили о будущей профессии сына. Мы со Светой мечтали видеть его врачом, пульсодиагностом, как и Мухитдин. Но Даньку, хоть и занимался он медициной с доктором Марией Якубовой, привлекали математика и физика. Впрочем, ни одна из дочерей Мухитдина – у него их пятеро – не пошла по стопам отца. Я спросил, почему. Он пожал плечами.

– Не забывай, что я обучался пятнадцать лет. Какая девушка столько выдержит? Для них главное – семья, а не профессия… – Он вздохнул и приподнял пустую пиалу. Наливай-ка, мол, еще.

Разговор о семьях привел к воспоминаниям. Признаться, мне давно хотелось узнать – как у Мухитдина возникли дружеские чувства по отношению к нашей семье – к маме, ко мне. Ведь могли бы остаться в числе великого множества пациентов – просто пациентами. Помнит ли Мухитдин о нашем первом знакомстве – спросил я. Оказалось, что помнит – и даже во всех подробностях.

– Достаточно было одного взгляда, чтобы почувствовать к твоей маме уважение и симпатию. Такая молчаливая выдержка. Достоинство. Долготерпение. Я и в дневник свой записал: женщина эта много выстрадала.

«В дневник записал…» Сколько уж лет я дружил с доктором – и с каждой встречей узнавал о нем что-то новое для себя. Вот и сейчас – про дневник…

– Табиб, меня тогда поразило, каким доверием прониклась к вам мама. Сразу же. Ведь она – мы оба – были в отчаянии. Доктора твердили: химия, радиация. Предсказывали скорую смерть… – Я вспомнил эти ужасные дни – и голос мой дрогнул.

– Думаешь, я не испугался, прослушав пульс твоей мамы? – покачал головой доктор. – Но разве я мог показать ей это?

Вот с этим принципом табиба я был хорошо знаком. Я знал, что он считает глупой и опасной установку современных врачей: сообщать пациентам их диагноз и прогноз развития болезни. С больными он был немногословен, не употреблял таких слов, как рак, опухоль, цирроз, просто объяснял, что желудок надо полечить или укрепить заднюю стенку сердца. Помнится, мама его однажды спросила: «как там моя онкология»? – «Онкология? А что это такое? – удивился доктор. – Я знаю только, что буду лечить вашу печень».

Хороший врач непременно должен быть хорошим психологом. Я понял это, когда мы второй раз побывали с мамой у доктора в Намангане. Он держал руку на кисти маминой руки – но и я «чувствовал» теплое прикосновение его пальцев. Вот эти длинные пальцы задвигались медленно и плавно, то глубже вжимаясь в артерию, то отпуская ее. Мухитдин улыбался, чуть покачивая головой, потом постучал пальцами по столу и сказал: «тьфу-тьфу-тьфу»!

И мама, и я – мы оба почувствовали облегчение. Ведь она уже три месяца пила травяные настои, прописанные доктором. Ей стало вроде получше. Значит, начинается выздоровление?

Лицо доктора, его улыбка, подтверждали эти надежды. А ему ее надежды были просто необходимы: без веры в выздоровление больной не справится с болезнью! Эта вера приводит в действие те силы организма, которые не могут пробудить даже самые мощные лекарства.