Естественный отбор

Пока они палили горящими головешками и еловым лапником дремучую кабанью шерсть и свежевали двухсоткилограммовую тушу, генерал сидел в сторонке на раскладном стульчике. Пес, положив огромную голову ему на колени, сидел рядом и задумчиво смотрел на костер.

— Ты хорошо работал сегодня, мальчик, — строго сказал ему генерал. — Но допустил одну ошибку, которая могла тебе стоить жизни. В нашем деле головой больше думать надо…

Рамзай скосил на него налитые кровью глаза и виновато шевельнул толстым, как дубина, хвостом.

Подошел Шведов и присел на корточки перед мордой пса:

— Меня вот что поразило, Егор Иванович, Рамзай, когда это… ну, последнее дело с кабаном делал… Он будто робот делал это… Без злобы…

— Работа у него такая, — почему-то вздохнул генерал и, посмотрев на Шведова, спросил вполголоса: — А Скиф пророчествовал у сербов?

— Говорят, изредка… Предсказывал направления прорывов противника, засады его, минные поля. Оказывал содействие сербской контрразведке в выявлении диверсантов и агентуры противника. И, утверждают, почти — безошибочно.

— Он сам как-то объясняет свой странный дар?

— Уходит от объяснений и, говорят, даже тяготится им.

— Как судьба мужиком крутит! — вздохнул генерал. — Войны, тюрьмы, побеги и опять войны.

— Все трое такие… У Засечного за спиной двадцать лет войн в Африке и пять у сербов. А Алексеев после ранения в Афганистане в милиции в Грозном служил… Гаду одному местному на мозоль наступил… Всю семью вырезали и против самого дело состряпали. Бежал. Воевал в Приднестровье, а потом Сербия, Босния…

— Вот что, Максим, дай повторный запрос американцам об обстоятельствах убийства Скифом офицера из ЦРУ. Так и укажи в запросе, именно «офицера ЦРУ». Если они не ответят на запрос, я потружусь, чтобы дело по передаче всей троицы Интерполу сдали в архив.

— Есть, товарищ генерал, — ответил Шведов и хотел еще что-то сказать, но генерал остановил его:

— И еще… Когда сербские войники надышатся «новым» дымом Отечества, познакомь меня со Скифом.

— Непременно! — обрадовался Шведов.

— Не к спеху, — бросил на него непроницаемый взгляд генерал. — И будет жаль, Максим, если Фармазон в пакостях их замажет. Позаботься, чтобы не случилось этого.

— Позабочусь, Егор Иванович.

Закончив свежевать кабанью тушу, охотники по традиции бросили внутренности обступившим костер собакам. Те сразу же сцепились из-за них… По ольховнику покатился яростный и злобный клубок. Напрасно охотники пытались его растащить. Из-за кабаньей печени и требухи с кишками собаки кидались даже на своих хозяев.

Бладхаунд Рамзай, внимательно наблюдавший за всем этим остервенением, вдруг оторвал голову от колен хозяина и, встав в боевую стойку, издал такой леденящий душу рык, что с ольховника посыпались жухлые листья, а генерал-пузанок, икнув с перепугу, откатился подальше от костра.

— Не шабака у Инквижитора, — прошамкал он летному полковнику. — Ж-жверь немышшлимый какой-то!

— Рамзай хороший, — засмеялся тот. — Просто лаять не умеет.

— Я и говорю: хороший, — вздрогнул от повторного рыка пузанок. — А вшеж — ж-жверь немышлимый!

От рыка бладхаунда, перешедшего в грозный рев, клубок из сцепившихся собак распался. Решив не искушать судьбу, доберманы, ротвейлеры и борзые откатились с добычей подальше в ольховник. А Рамзай, сразу потеряв к ним интерес, снова положил голову на колени задумавшегося о чем-то хозяина и смотрел на него преданными, налитыми кровью глазами.

* * *

Крохотная безлюдная станция, со всех сторон зажатая многовековым сосновым бором. По просеке прямо от нее единственная дорога со свечами фонарей. Ни человека, ни машины, ни приблудной собаки.

— Это что — волки? — Скиф задрал голову в снежную темень и прислушался.

— Может, и волки.

— Какой же тут город Циолковского? Завез меня в свою монашескую пустынь.

— Не вводи себя в грех сомнения. Пошли на остановку. Сейчас автобус пойдет. С этой станции до города еще добрых десять километров.

Мела мягкая, словно из сахарной ваты, пурга. В добитом до дыр автобусе посвистывал ветерок. В этом темном шарабане они были одни, не считая водителя за перегородкой. В желтом свете фар каруселили снежинки. В долгополой рясе Скифу сделалось тепло и уютно, и он не заметил, как его убаюкала дорога.

Прошла ровно неделя, как они отплыли на украинском судне из Белграда вниз по Дунаю. Пять дней кошмарной дремы в трюме, когда и в сон морит, а не заснешь из-за духоты и тесноты. Два дня с вокзала на вокзал, где тоже глаз не сомкнуть…