Итак, наказание необходимо, без него мы не начнем мыслить, поэтому мы и обращаемся (я замыкаю свою мысль) к произведениям , то есть к продуктам искусного труда воображения. Эта тема обсуждается, в частности, в романе Пруста. Марсель Пруст считал, что для художника (а я добавлю — для всякого мыслящего человека) настоящим Страшным Судом является произведение. То есть художник стоит перед произведением, как стоял бы человек на Страшном Суде. Имеется в виду евангелический образ. Произведение — это тоже Страшный Суд каждой минуты, каждого мгновения нашей жизни. Естественный образом наказания можно не дождаться, умереть раньше такого Суда. А создание произведения — это и есть пространство движения мысли, в котором мы можем испытать то, что находится вне заданных и существующих дилемм. Нужно сдвинуться. В этом смысле произведение и есть орудие сдвига в сторону и выхода из ситуации, которая неразрешима, и в которой мы никогда не узнаем, кем мы были, и что сделали. Мы узнаем об этом лишь на Страшном Суде, хотя это библейский символ, и как таковой он менее реален, чем создаваемое произведение. То есть если мы создаем мышление как органы, благодаря которым происходит наше воскрешение при жизни, реализация нереализованного, его смысл. А иначе неразрешимое сцепление, например, между законничеством и своемыслием (когда одни верят в закон, но при этом, как в песне Высоцкого, жалуются что ангелы запели злыми голосами, а другие живут в своем упорном своемыслии, полагаясь на какие-то стихийные, самоценные права жизни) никогда не расцепится.