– Ты не можешь себе даже представить, что происходило у нее в голове, – говорил он, – может, она тебя и не узнала вовсе в тот момент.
– Узнала. Я видел, что узнала. И в глазах у нее была не болезнь, а мстительное торжество. «Я тебя победила», – говорил ее взгляд, когда руки отпускали балконные перила.
– Разве это не доказательство безумия? Такая победа! Никакая мать, если она психически здорова, не погубит ребенка, чтобы отомстить мужу, каким бы чудовищем он ни был в ее представлении.
В общем, Грэг разбередил мне душу, расковырял мои старые раны и обильно посыпал их солью. И все это, конечно, по моей просьбе и при моем непосредственном участии. Во мне по первому же зову проснулся бес-мазохист, как если бы я никогда его и не изгонял.
А я и напиться не мог как следует – слово дал Додику, не дай бог, и с ним что случится. Так, пригублял, для вкусовых ощущений. Как в тот последний вечер, уютно устроившись после семейного ужина перед камином и смакуя янтарную коллекционную жидкость, драгоценно переливающуюся в коньячном бокале и, конечно же, напоминающую мне цвет Нининых глаз.
Глядя на Гришку, я думал, что он достиг того, к чему я стремился, – гармонии, душевного покоя, благополучного и благообразного существования ученого в окружении почти святого семейства. И все это несмотря на наличие русской крови, а значит, и кусочка так называемой славянской души, будь она неладна.
В ответ на эти соображения он сказал, что недавно сформулировал «теорию мишени». Она гласит, что есть люди, которые умудряются прожить жизнь с мишенью – той, круглой, с разноцветными окружностями внутри, – прицепленной самой судьбой им на спину. Есть другие, которые по собственной воле привешивают эту мишень себе на грудь, вроде ордена. Таких немного. Это в основном люди рискованных профессий, каскадеры, например, или наши бывшие коллеги, разведчики. Кому еще придет в голову профессионально рисковать своей жизнью ради химер! В этом виновны специфические представления сотрудников спецслужб всех стран об окружающем их мире.
– Представления таких людей сродни религии. Они верят, что все происходящее на земле – результат деятельности спецслужб. Абсолютно все: любовь и рождение детей, землетрясения и наводнения – по их убеждению, есть результат противостояния одних спецслужб другим. Само происхождение мира не обошлось без них – должен же был кто-то следить за выполнением указов Божьих. А что касается населения... В восточной части Германии я встречал людей, бывших в юности убежденными и активными нацистами, потом – такими же активными коммунистами-антифашистами, после 1989 года они стали убежденными и активными поклонниками капитализма. И все искренне. От всей души... Вот эта искренность и поражает. Что такое человек? На что двуногое существо способно? Есть ли границы, правила... Беспредел... А в России, в лаборатории экспериментов и крайностей, спецслужбы, как и поэты, больше, чем спецслужбы, – это некий символ, властитель душ. А теперь и вовсе: «Бог, типа, есть, и все дозволено», главное подсвечниками в церквах постоять... И такая во всем истовость. Как в любви к главному хозяину, например, так и в ненависти – к чужеродцу. Никакими фактами не убедишь – сплошные эмоции. Нам, малахольным англичанам, это все-таки менее свойственно.
– Я знаю одного англичанина, малахольность которого не мешает крайнему авантюризму характера... Когда наши говорят про ваших «англичанка гадит», они имеют в виду тебя и...
– Да брось ты... – сказал он очень по-русски. – Я мишень давно снял и повесил в шкаф, вместе со всеми другими химерами, – продолжал он. – И тебе, между прочим, советую сделать то же самое. Тем более что сейчас профессионалы нашего уровня не нужны нигде – достаточно проехаться в пригородном поезде и собрать папки с забытыми там секретными документами. Уймись!
А я был уверен, что унялся намного раньше его. Более того, у меня имелись безумные амбиции остановить зло на себе. Прожить оставшуюся жизнь без крови и пакости. Многие считают, что рок России – неудача. Она так запрограммирована, это ее воплощенная цель – энтелехия. Очень хотелось бы из этой запрограммированности выскочить, в индивидуальном порядке. И если уж заиметь потомство, так морально здоровое, бесхимерное. Не хочу больше ни шишки набивать, ни правды искать.
Но человек нелогичен, в том числе и в своих решениях. Не говоря о неконтролируемых сменах настроения...
Потом, глубокой ночью (тихой Варфоломеевской ночью), я плелся в свою комнату-камеру, признаваясь себе, что это именно то, чего я заслужил. Именно. Отель-тюрьма с привинченной к полу мебелью. И одиночество. Даже не покой, как Понтий Пилат. Не тот масштаб. И Булгакова на меня нет. Так, задрипанный Поль Линкс. В переводе с английского – рысь. Оказался не рысью, а зайцем. Точнее, волком, одиноким, победившим всех. Похоже, Верино проклятье исполнилось. Хотя никого я не победил, включая и самого себя.
Судьба имеет привычку складываться, складываться в кулак... А в конце концов выходит фига...