Эти летние дожди...(Избранное)

в зеркалах не исчезаютничьи глаза,ничьи черты.Они не могут знать,не знаютнеотраженной пустоты.На амальгамеот рожденьяхранят тончайшие слоибесчисленные отраженьякак наблюдения свои.Такхлорвиниловая лентаи намагниченная нитьбеседы наши,споры,сплетни,подслушав,может сохранить.И с зеркалами

так бывает…(Как бы свидетель не возник!)Их где-то, может, разбивают,чтоб правду выкрошить из них?Метет история осколкии крошки битого стекла,чтоб в галереяхв позах столькихложь фигурировать могла.Но живопись —и та свидетель.Сорвать со стен ее,стащить!Вдруг,как у Гоголя в „Портрете“,из рамы взглянет ростовщик?…В серебряной овальной рамевисит старинное одно,—на свадьбеи в дальнейшей драмеприсутствовало и оно.

За пестрой и случайной сменойсцен и картинне уследить.Но за историей семейнойоно не можетне следить.Каренина —или другая,Дориан Грей —или иной,—свидетель в раме,наблюдая,всегда стоял за их спиной.Гостям казалось:все на месте,стол с серебром на шесть персон.Десятилетьяв том семействешли, как счастливый, легкий сон.Но дело в том,

что эта чинностьв глаза бесстыдно нам лгала.Жизньпритворятьсяналовчилась,а правдузнали зеркала.К гостям —в обычной милой роли,к нему —с улыбкой,как жена,но к зеркалу —гримаса болине раз была обращена.К итогу замкнутого бытав час панихиды мы придем.Но умерлаили убита —кто выяснит,—каким путем?

И как он выглядит,преступник(с платком на время похорон),кто знает,чем он вас пристукнет:обидой,лаской,топором?Но трещина,изломом призмырассекшая овал стекла,как подписьочевидца жизниминувшее пересекла.И тускло отражались векив двуглавых зеркальцах монет.Все этоспрятано навеки…Навеки, думаете?Нет!—