Эти разные, разные лица

Как режиссер Ирина Мурзаева работала увлеченно, репетиции захватывали ее и заполняли все существо, из-за чего нередко возникали конфликты с администрацией Театра имени Ленинского комсомола и актерами. Она требовала присутствия на репетициях всех исполнителей по плану, а ей отвечали, что, помимо ее спектакля, есть и другие, поважнее. Умом она это понимала, но сердце ее бунтовало. К каждому актеру Мурзаева искала свой подход. Она чувствовала разные театральные школы, чувствовала гибкость и даже умственные способности своих «подопечных». Поэтому вела с ними отдельные беседы до и после репетиций, добиваясь поставленной общей цели.

В Театре имени Ленинского комсомола проявился и комедийный талант Мурзаевой. Несмотря на то, что играла она самые разные роли, наибольшим успехом пользовались Сваха в «Женитьбе», Шарлотта Ивановна в «Вишневом саде», миссис Уильфер в «Нашем общем друге» Диккенса. От фактуры никуда не уйдешь. Спектакли Ленкома в те годы были безумно популярны, в театр невозможно было попасть. После войны труппу пригласил в Югославию Броз Тито и наградил орденами. В 55-м актеры получили ордена и в Варшаве. Но через год Ирина Мурзаева из театра ушла. Навсегда. Она не приняла нового руководства, вновь проявив свою принципиальность. Сцена оставалась с ней только в кружках художественной самодеятельности, которые она вела долгие годы.

А что же кино? Кино началось, конечно же, со смешного. Подруга Мурзаевой Валентина Серова была приглашена на пробы фильма «Сердца четырех» и позвала ее с собой за компанию. А накануне Ирина Всеволодовна по рекомендации врача лечила насморк большой синей лампой, да и «клюнула» ее носом. В результате экстравагантная нашлепка на носу произвела такое впечатление на режиссера Константина Юдина, что он тут же предложил Мурзаевой роль Маникюрши.

Актриса была еще очень далека от кино. Она считала себя не фотогеничной и терпеть не могла фотографироваться вообще, даже в ролях. Но Константин Юдин обладал удивительной способностью находить актеров, он обладал особенностью открывать новые имена в кино, давать новое рождение актерам известным. Он подарил кинематографу Валентину Серову, Людмилу Целиковскую, Веру Орлову, Павла Шпрингфельда, Андрея Тутышкина. Он открыл двери в кино Ирине Мурзаевой, хотя это было поначалу нелегко. Дело в том, что ей не сразу удалось уловить разницу правды сценической и правды экрана. Ее пробы были неудачны, а репетиции и того хуже. Но режиссер терпеливо работал с ней, решив однажды «вылечить» будущую кинозвезду раз и навсегда: он показал ей отснятый материал. Мурзаева пришла в ужас от увиденного, от резкости, преувеличенности своих движений, жестов, мимики. Наблюдая ее реакцию, Юдин удовлетворенно ухмылялся и подхихикивал. С этого момента дела пошли лучше.

С Константином Константиновичем работать было легко. Актеры любили у него сниматься, их привлекали его легкость и комедийность. Он откровенно радовался удачным находкам, и это заражало всех на съемочной площадке. Однажды Юдин объявил Мурзаевой: «Ну, я придумал для вас кадр, который вас прославит!» Актриса смутилась и, веря ему безгранично, на этот раз не поверила. Однако при выходе фильма «Сердца четырех» на экраны не было случая, когда, говоря о Мурзаевой, не упомянули бы этот кадр: проселочная дорога, телега – и слащавая Маникюрша с зонтиком театрально бросает кучеру: «Трогай!» Памятна и другая фраза героини Мурзаевой, которая цитируется до сего дня: «Вас к телефону... приятный мужской голос».

Ирина Мурзаева «проснулась знаменитой». И хотя фильм несколько придержали на полке, слава все равно обрушилась на актрису и закрепилась следующей комедией Константина Юдина «Близнецы». Почти в то же время на экраны выходит знаменитая «Свадьба», где выдающиеся актеры Грибов, Раневская, Гарин, Абдулов, Мартинсон, Яншин, Коновалов играют в не менее блистательном окружении начинающих в кино Пуговкина, Блинникова, Понсовой, Пельтцер, Мурзаевой. Между прочим, все корифеи завидовали на съемках черной завистью именно Мурзаевой: ее героиня в сцене за столом съедала настоящую котлету! На тот момент, когда все «угощения» были бутафорскими, и нестерпимо хотелось есть, это было непозволительной роскошью.