Этичный убийца

И тут я понял, что карьера книготорговца закрыта для меня навсегда. В субботу вечером я вернусь в Форт-Лодердейл, а затем уволюсь и больше никогда не вернусь. Мысль о близкой свободе привела меня в восторг, но в то же время погрузила в какую-то странную растерянность. Куда же мне теперь девать оставшиеся часы? Вот бы где-нибудь поблизости оказался кинотеатр. Или хороший книжный магазин, или библиотека, торговый центр, в конце концов. Словом, какое-нибудь заведение, где можно развеяться.

Но у меня впереди почти двенадцать часов. Внезапно день показался мне бесконечным. Жара накатила на меня волной, и глаза защипало от пота. Оставшееся до вечера время вдруг навалилось на меня всей своей массой. Мне стало так душно, будто воздух до отказа наполнился влагой. Ах, если бы только я мог снова себя завести, настроиться на продажу книг хотя бы еще на ближайшую пару дней! Все равно ведь это в последний раз, все равно я уйду и больше никогда не вернусь. В половине первого я уже шагал вдоль главной улицы, не обращая ни малейшего внимания на стоящие по сторонам дома, как вдруг услышал, что за спиной у меня притормозила машина. Обернувшись, я увидел старенький «датсун» Мелфорда – некогда темно-зеленый, а теперь выцветший, как оказалось при солнечном свете.

Мелфорд опустил стекло:

– Запрыгивай.

Я продолжал идти своей дорогой, но Мелфорд медленно поехал следом за мной.

– Я не хочу.

– Да брось. Так и будешь весь день ходить туда-сюда и пинать камешки? А у меня тут кондиционер, музыка, остроумная беседа, в конце концов.

Я сказал себе, что у меня просто нет выбора, что этот парень все-таки убийца, а умные люди с убийцами не спорят. Но я почему-то уже не боялся Мелфорда. Ну не то чтобы совсем не боялся: я не стал бы, к примеру, его провоцировать и не хотел бы оказаться поблизости, когда кто-то другой будет это делать. Но сколько бы народу он ни убил, он был все-таки не Ронни Нил и не Скотт: вот их я боялся по-настоящему.

Я со вздохом кивнул, и Мелфорд тут же остановил машину. Я зашел с пассажирской стороны и влез внутрь. Пару минут мы просидели в полной тишине, а за окном меж тем мелькали дома, жилые фургоны, торговая площадь с магазином «Кей-март»,[51] спортивной лавкой и итальянским рестораном. В человеке, который выходил из «Кей-марта», я узнал Галена Эдвина, того самого парня, в доме которого я чуть было не сорвал тот самый большой куш. Это было совсем недалеко от того места, где я торговал вчера.

Увидев, что я смотрю на торговый центр, Мелфорд произнес:

– Господи, я обожаю Флориду!

– Шутишь, что ли? А вот я ее ненавижу! Жду не дождусь, когда уеду отсюда.

– А по-моему, это ты шутишь. Это же замечательный край. Ни искусства, ни безусловных ценностей. Даже никакой более или менее определенной культурной ориентации. Здесь имеют значение только две вещи – недвижимость и магазины. Гольф-клубов здесь больше, чем школ, а кварталы из сборных домов растут и развиваются, как метастазы у ракового больного. А население? Стареющие люди, которые водят машину, как безумные подростки, ку-клукс-клан, все эти заправилы наркобизнеса, а ураганы, а лето круглый год?

– По-моему, все это отвратительно.

Мелфорд покачал головой:

– Когда живешь во Флориде, приходится ко всему относиться с иронией, а это здорово спасает от власти ложных представлений.

– А я бы хотел уехать и никогда больше не возвращаться, – ответил я.

– Ну что ж, значит, у тебя свой взгляд на вещи.

Мы проехали в полном молчании еще минут десять, пока я наконец не спросил, куда мы, собственно, едем.

– Увидишь.

– А я хочу знать сейчас.

Несмотря на необъяснимую симпатию, которую я испытывал к Мелфорду вопреки всему, что происходило на моих глазах, такая постановка вопроса выводила меня из себя. Я терпеть не мог, когда мне надевают на глаза повязку и оставляют в неведении.

– А ты, похоже, не в меру любопытен.

– Просто я не хочу, чтобы мне вышибли мозги, вот и все.

В тот же момент я пожалел о сказанном – не потому, что говорить такие вещи было опасно, а потому, что я, похоже, здорово задел Мелфорда: он вдруг сощурился и отвернулся.

– Я уверен, ты прекрасно понимаешь, что далеко не все свои проблемы я решаю посредством насилия, – сказал он. – Насилие – не более чем инструмент. Это как молоток. У него есть свое назначение, как у любого инструмента, и, если применять его по назначению, он просто незаменим. Но если ты станешь с помощью молотка менять ребенку подгузник, ничего хорошего из этого не выйдет. В случае с этими двумя людьми я применил насилие только потому, что считал это необходимым.

– Ну ладно, – согласился я. – Понимаю.

На самом деле я ничего не понимал, и это было слышно по моей интонации.

Мелфорд покачал головой:

– Лемюэл, поверь, я не люблю причинять никому боль. Я делаю это только тогда, когда у меня не остается выбора.

– Но ты все равно мне не скажешь, почему это сделал.

– Скажу, но только после того, как ты объяснишь мне, для чего нужны тюрьмы.

– Послушай, у меня нет сил разгадывать твои загадки. Я просто хочу знать, почему ты это сделал.