Этика

§ 7. Итак, ясно, что невоздержанность и воздержанность имеют исключительно отношение к тому, чего касается и необузданность, и умеренность, и что в различных случаях мы имеем дело с различными видами невоздержанности, а одно и то же название употребляется лишь метафорически и не безотносительно. Теперь мы увидим, что невоздержанность в гневе менее позорна, чем невоздержанность относительно страстей. Кажется, гнев несколько слушается разума, только неверно его понимает, подобно слишком быстрым слугам, которые раньше, чем выслушать всю речь, убегают, а потом ошибаются относительно приказания, или подобно собакам, которые, слыша стук, тотчас лают, не разобрав, друг ли [пришел или нет]; точно так же и гнев, вследствие своего вспыльчивого и быстрого характера, слушает, но не выслушивает приказания [разума], стремится к отместке, ибо разум или представление уяснили ему пренебрежение или оскорбление, и он выводит как бы заключение: «против этого должно бороться» и тотчас гневается. Страсть же стремится к наслаждению, как только разум или ощущение скажет: «вот это приятно». Итак, гнев в некоторой степени следует разуму, а страсть – нисколько, поэтому она постыднее, ибо невоздержанный на гнев подпадает влиянию в некоторой степени разума, а второй – страсти, и нисколько не подпадает разуму. Далее, простительнее следовать естественным стремлениям, поэтому-то прощают скорее такие страсти, которые общи всем и именно поскольку они общи всем. Гнев и вспыльчивость естественнее тех страстей, которые переступают границу в сторону излишка, не будучи необходимыми: потому-то имеет смысл подобная защита человека, ударившего отца: «ведь и он бил своего отца, и тот – своего деда»; и, указав на ребенка: «и этот будет бить меня, когда возмужает; это уж в родстве так ведется». [Сюда относится история] о человеке, который будучи выталкиваем сыном, приказал ему в дверях остановиться, ибо и сам он только до этих пор влачил своего отца. Сверх того, скрытные более несправедливы, а гневливый, точно так же, как и самый гнев, откровенен; напротив того, страсть скрытна, как это говорится об Афродите: «рожденная на Кипре интриганка», и как Гомер говорит о вышитом поясе: «Пояс узорчатый: все обаяния в нем заключались».[16]

Итак, если подобная невоздержанность несправедливее, то она и постыднее невоздержанности относительно гнева; она и есть безусловная невоздержанность и известный вид порочности.

Сверх того, никто, нанося нахально оскорбление, не испытывает при этом страдания; делающий это вследствие гнева всегда испытывает страдание, а вследствие нахальства – наслаждение.

Итак, если то, на что справедливо гневаться, должно быть несправедливее, то и невоздержанность относительно страстей постыднее невоздержанности на гнев, ибо в гневе нет нахальства (υβρις). Ясно, таким образом, что невоздержанность относительно страстей постыднее невоздержанности на гнев, и что воздержанность, так же как и невоздержанность, имеет дело со страстями и телесными наслаждениями. Теперь следует указать различия этих последних, но, как ранее было сказано, одни из них – людские и естественные как по роду, так и по степени, а другие – зверские, наконец, третьи – результат телесных недостатков и болезней. Умеренность и необузданность имеют отношение только к первым из них; поэтому-то мы животных и не называем умеренными или необузданными, а если называем, то лишь метафорически и в том случае, когда одна порода отличается от другой дерзостью и обжорством; они не знают намерения и разума, но действуют бессознательно [εξεστηϰε τής φύσωζ], подобно сумасшедшим людям. Хотя зверство – меньшее зло, чем порочность, но более страшное; самое драгоценное не погибло, как это бывает в человеке, но его вовсе нет. [Сравнивать их] – все равно, что сравнить одушевленное с неодушевленным, и спросить себя: что хуже? Менее гибельна порча того, что не заключает в себе принципа, а принцип [человека] – разум. Это подобно сравнению несправедливости с несправедливым человеком: и то и другое, при известных условиях, может оказаться худшим. В тысячу раз более бедствий может наделать дурной человек, чем дурное животное.