Этика

Человеку естественно присуще чувство радости от полноты жизни, игры телесных и умственных сил, ему блаженна память пусть даже нечастых мгновений полного отдохновения, веселья, захватывающего развлечения. Однако гедоник не просто ценит все это и стремится к этому. Он видит в наслаждении и личном счастье смысл жизни, свое предназначение.

Собственно говоря, для гедоника «жить — значит наслаждаться», как заметил о сладострастном повесе Дон Гуане В. Г. Белинский. Более строго, в форме, нарочито антитетичной заповеди любви, принцип личного счастья сформулировал Кант: «Люби себя больше всего, а Бога и ближнего своего — только ради себя»

[147]. Гедоник не задумывается над ответом на вопрос: «Во имя чего мы выбираем: жизнь во имя наслаждения или наслаждение во имя жизни»[148]. Он уже выбрал — наслаждение. Причем наслаждение для гедоника безусловно; ведь «наслаждение является благом, даже если оно порождается безобразнейшими вещами» (Аристипп), и коль скоро высшее благо заключается в удовольствиях, то достигнут его «более всего те, кто не делает разницы между источниками наслаждений» (Гегесий)[149]

.

Не в связи с удовольствием, но в связи с отношением человека к удовольствию возникает нравственная проблема: если наслаждение оказывается тем, что представляет ценность саму по себе, то все остальное начинает восприниматься лишь как условие или возможное средство наслаждения. Такая логика не знает ни меры, ни предела. Наслаждение и умеренность несовместимы, ибо всякая мера, всякий масштаб, накладывая ограничение на гедоническое стремление, обусловливает его, лишает его самоценности, нарушает принцип: «Жить, чтобы наслаждаться».

В связи с этим встает этическая проблема, касающаяся оснований поступков человека: может ли наслаждение быть фундаментальным моральным принципом? В ответах на этот вопрос мы находим в истории философии три подхода. Первый — безусловно положительный; он принадлежит представителям этического гедонизма, в частности, киренаикам[150].

Другой подход — безусловно отрицательный; его разделяли не только религиозные мыслители, но философы-универсалисты. Как они (в частности, Кант и B.C. Соловьев) считали, критикуя гедонизм, разнообразие вкусов, привязанностей и пристрастий не позволяет признать за удовольствием статус фундаментального морального принципа.

Третий подход, развивавшийся эвдемонистами, в частности, Эпикуром (см. тему 9) и классическими утилитаристами, нуждается в разъяснении. Эвдемонисты отвергали безусловность чувственных наслаждений. Однако эвдемонисты принимали возвышенные наслаждения, считали их подлинными и рассматривали их в качестве универсального морального основания поступков.

Как показывает теоретический и нормативный опыт гедонистической[151] этики и полемики вокруг нее, невозможно сформулировать критерий истинных и ложных, подобающих и неподобающих наслаждений. Установление критерия удовольствия означает его ограничение, подчинение внешнему стандарту и, как следствие, отказ от его принципиальной приоритетности. Это относится и к той гуманистической точке зрения, согласно которой любое удовольствие допустимо, если из-за него индивид не нарушает своих обязанностей (в том числе содействовать благу других людей и духовно совершенствоваться) и, значит, не ущемляет прав других людей.

Гедоническое мироотношение

В гедонизме наслаждение — это высшая ценность; максимализированное, т. е. доведенное до предела, наслаждение — это абсолютная ценность. В крайней своей форме гедоническое мироотношение обращается в вожделение, посредством которого человек осознает себя существующим лишь в объекте своего вожделения, а сам объект, независимо от того, что он реально собой представляет (конкретный человек или кумир, или вещь-фетиш), воспринимается исключительно в плане утоления страсти. «Наслаждение любой ценой» имеет тенденцию оборачиваться развлечением за счет другого, счастьем за счет возможного страдания, несчастья другого.