Этикет темной комнаты

…и с силой выплескивается.

– Ты гребаный психопат! И я не твой ребенок!

Выпрыгиваю из постели и наступаю на Калеба. Его глаза становятся огромными.

– Я. Не. Дэниэл!

Цепь натягивается, как поводок, и я рву пальцами воздух.

– Выпусти меня отсюда!

– Сынок, просто выслу…

– ВЫПУСТИ! ВЫПУСТИ! ВЫПУСТИ!

Калеб печально смотрит на меня, затем разворачивается и тихо закрывает за собой дверь.

Я, разъяренный, с трудом передвигаюсь по комнате. Швыряю коробки. Берусь было за книжную полку, но она прикручена к стене, и я сметаю все с нее. Отрываю руки и ноги игрушечным человечкам. Переворачиваю тумбочку свободной ногой. Стаскиваю матрас на пол и кричу, кричу.

Мой мозг переполняют самые безумные образы – я несусь с такой скоростью, что прикрученная к полу кровать взмывает верх. И прорываюсь через дверь подобно ракете.

Я бегу.

Поднимаюсь в воздух.

А затем падаю на пол.

Какое-то время пребываю в оцепенении, но потом боль добирается до моего мозга. Мое горло, мое лицо, мои ребра, мои ноги.

Я с воем переворачиваюсь. Лежу на спине, подобно снежному ангелу, окруженный книгами и конечностями трансформеров, смотрю вверх. По щекам текут слезы, я не утираю их. Я уверен, что никто за мной не наблюдает. И не думаю, что кто-то когда-то наблюдал.

Калеб, вернувшись, останавливается в двери и опять оглядывает комнату. Все вещи Дэниэла убраны. Руки-ноги трансформеров приделаны обратно, книги стоят на полках, тумбочка – на своем месте, а синяя утка Дэниэла лежит на кровати рядом со мной.

– Прости. – Я смотрю на свои руки. – Прости меня за то, что я расшвырял вещи.

Он чуть слышно вздыхает.

– Все хорошо. Я приготовлю тебе поесть.

Его шаги доносятся теперь из коридора, но я не шевелю ни единым мускулом. Горячая боль пронзает лодыжку, а левая нога пульсирует, подобно сердцебиению… но я спокоен.

Теперь я понимаю.

Я знаю, что мне делать.

Все, что я делал прежде, никуда меня не привело, потому что суть происходящего не в выкупе и не в желании отомстить. Этот человек безумен. Вот я и стану голосом у него в голове.

Двадцать два

Пульсирующая боль в ногах нарастает. Мне нужно обезболивающее. Может, целый пакетик тех таблеток, какие имеются у Тэннера. И мне нужно в туалет. Как долго будет отсутствовать Калеб? Дверь открыта, и я могу позвать его, но тогда я растеряю остатки своего достоинства.

Смотрю в глаза, которые на самом-то деле вовсе не наблюдают за мной, и тут мне приходит в голову, что теперь не нужно дожидаться Калеба, который снимет с моих ног цепи. Потому что новая цепь достаточно длинная.

Эта мысль пугает меня. Но я отбрасываю страх и спускаю ноги с кровати – и… твою мать. Глаза немедленно наполняются слезами. О боже, ноги болят. Еще как болят.

Опускаю взгляд – боюсь смотреть, боюсь не смотреть, – но когда я перевожу на них взгляд, боль становится невыносимой, словно глаза как-то связаны с ней. Область под пальцами левой ноги уже распухла и стала малиновой – этой ногой я пнул тумбочку, словно футбольный мяч. А на правой лодыжке под кандалами появляется темное кольцо.

Мне страшно даже пошевелиться, но мой мочевой пузырь вот-вот лопнет, и я встаю, делаю один неуверенный шаг, и:

– Черт побери!

В комнату влетает Калеб и быстро оценивает ситуацию. Он поднимает меня и усаживает на кровать. Встает на колени и осматривает мои ноги. Такое впечатление, что его тошнит.

– Черт побери, Дэниэл. – Он достает из кармана ключи и начинает снимать кандалы. Это непросто, потому что мои ноги опухли и кандалы туго обхватывают их. И Калеб снова ругается. – Будем надеяться, что ты ничего себе не сломал.

Мое сердце екает от этой мысли. Нет, я не мог ничего сломать. С переломом я не сумел бы прибрать в комнате. Но потом вспоминаю, как один мальчик из школы играл последние двадцать минут матча со сломанным бедром. В его крови было столько адреналина, что он не заметил, как повредил ногу.

Калеб выходит из комнаты, оставив мои ноги свободными, а дверь широко открытой. Совершенно ясно, что я не смогу убежать. Минутой позже он возвращается с пакетиками льда и пытается пристроить их к моим ногам.

Я, морщась, отталкиваю его руки.

– Слишком холодно.

– Вот что получается, когда ты глупо себя ведешь. Сиди спокойно. – Он снова прижимает лед к моим ногам. – Видишь, к чему это привело, а?

Кусаю губы и сжимаю пальцы в кулаки.

– Ни к чему хорошему, – отвечает он на свой собственный вопрос.

Двадцать три

В комнате нет окон, а значит, и света, а в отсутствие света я не могу следить за временем.

Понятия не имею, как долго я пробыл в этой комнате. Калеб не велел мне вставать, пока у меня болят ноги, и я то и дело задаюсь вопросом: «А что, если я все-таки сломал их?»

Но это не так – я знаю, что это не так.

О’кей, может быть, сломана всего пара пальцев.

И, может, какая-нибудь кость стопы, но не главная, я знаю это.

Пальцы руки продолжают машинально искать телефон. Я просто хочу узнать время, погоду, что угодно. Мозг тухнет от безделья и жаждет хоть какой активности, но у меня в распоряжении имеются только эта кровать и эта комната. И Калеб.