Этюд в багровых тонах

Может оказаться, что об отношениях между Эдвардом Беллингемом и Вильямом Монкхаусом Ли, а также о причинах того страха, который пережил Аберкромби Смит, истинной и окончательной правды мы так никогда и не узнаем. Да, существуют подробные и четкие записи самого Смита о тех событиях, подтвержденные показаниями Томаса Стайлза (слуги), многоуважаемого Пламптри Петерсона, студентов и преподавателей Олд-колледжа и других людей, которые стали свидетелями тех или иных эпизодов в этой цепочке поразительных событий. И все же, по большому счету, наше представление о том, что произошло, основывается на словах именно Смита. Но большинство скорее согласится с тем, что разум человека, каким бы здравым он ни казался, имеет определенный изъян, некий дефект в работе, чем признает, что среди белого дня в таком знаменитом оплоте знаний и просвещения, как Оксфордский университет, может случиться нечто такое, что выходит за границы естественного. Однако только когда мы задумываемся над тем, насколько узка и туманна та дорожка, по которой движется мироздание; над тем, какой темной кажется она нам, несмотря на светоч науки, находящийся в руках человечества; когда мы начинаем замечать, как из окружающей ее тьмы впереди начинают проступать очертания великих и страшных перекрестков, – только тогда мы понимаем, что лишь очень смелый и чрезмерно уверенный в себе человек может усомниться в существовании тех странных боковых дорог, на которые способен свернуть человеческий разум.

В Оксфорде на одном из крыльев колледжа, который мы назовем Олд, есть угловая башенка. Она настолько стара, что возраста ее уже никто точно и не назовет. Тяжелая арка, которая обрамляет отрытую дверь, прогнулась вперед под тяжестью лет, серые, изъеденные лишайником каменные блоки оплетены плющом и ветвями ивы, словно руками матери, которая, слегка наклонившись, обнимает их, защищая от ветра и непогоды. За дверью начинается каменная винтовая лестница, которая проходит через две площадки и обрывается на третьей, ступени ее истерты и избиты ногами многих поколений искателей знаний. Жизнь, словно вода, стекала по этому каменному винту и, как и положено воде, оставила после себя на его ступенях эти гладкие желоба. От облаченных в длинные одежды строгих ученых эпохи Плантагенетов до жизнерадостных юношей последующих эпох, каким же полноводным и бурливым был тот поток молодой английской жизни, что оставил этот след! А что осталось сейчас от всех тех надежд, стремлений и потраченных сил, кроме покосившихся старых камней с полустертыми надписями во дворах старинных церквей, да, быть может, нескольких пригоршней пыли в сгнивших гробах? Но здесь все еще стоит эта башня со старинной лестницей и серой каменной стеной, на которой можно различить выбитый щит с поясом, косым крестом и множеством других геральдических символов – причудливая тень, оставшаяся от давно ушедших дней.

В месяце мае года тысяча восемьсот восемьдесят четвертого три молодых человека занимали комнаты, которые выходили на три разных площадки старой лестницы. Каждая комната делилась на кабинет и спальню, а из двух помещений в самом низу башни одно было превращено в склад угля, а во-втором жил слуга или, как его называли здесь, джип[94] Томас Стайлз, в чьи обязанности входило прислуживать трем студентам. Справа и слева были расположены лекционные залы и кабинеты, поэтому обитатели старой башни могли наслаждаться некоторым уединением, что делало эти апартаменты предметом зависти для думающих об учебе студентов. Вот кто сейчас занимал эти комнаты: Аберкромби Смит наверху, Эдвард Беллингем под ним и Вильям Монкхаус Ли над нижними помещениями.