Это был я, Арти!

Конечно, я не знал, какая у нас армия. Я вообще не знал, что такое армия и кто такие фрицы. Но Мишкины слова успокаивали, тревога начала понемногу отступать. Если даже Мишка не боится, то мне уж подавно стыдно трястись. Вот только Хозяин оставался хмурым. Может, он тоже не знал, какая у нас армия?

Потом пришёл Аркадий Борисович. Он был возбуждён и как-то непривычно суетлив.

– Вы слышали? Германия напала. Молотов выступал.

Хозяин молча кивнул. Мама тяжело вздохнула.

– А я вот чувствовал, я так и знал, что это случится! Вся Европа уже покорилась германской военной мощи. Нападение Гитлера на СССР было лишь вопросом времени.

Хозяин молчал.

– Даже и не знаешь, что теперь делать, – размышлял вслух Аркадий Борисович. – Одно ясно: они будут всеми силами стремиться сюда, в Ленинград. В Москву, конечно, тоже. Это понятно. Но и Ленинград для них – цель заветная. Дело чести, если хотите. И знаете, что я вам скажу, положа руку на сердце? Ехать отсюда надо, и ехать как можно быстрее!

Хозяин удивлённо и возмущённо взглянул на соседа.

– Да, да, не смотрите на меня так. Мы сколько угодно можем петь, что «от тайги до британских морей Красная армия всех сильней», но песнями и штыками, пусть даже и «в мозолистых руках», немецкую военную машину не остановить. У них сотни самолётов, тысячи танков, артиллерия, современное оружие, их поддерживают Италия и Румыния, которая не может простить нам Бессарабии. Вот увидите, Венгрия с Финляндией тоже не заставят себя долго ждать. Да мало ли кому ещё Союз успел насолить! Все Европейские ресурсы в руках у Гитлера. А у нас что? «Мы красные кавалеристы, и про нас…»?

Аркадий Борисович плеснул в стакан воды из графина, стоящего на столе, и залпом выпил.

– Мы до сих пор продолжаем считать конницу главной ударной силой. Может быть, пятнадцать лет назад Фрунзе и был прав, но сейчас! С шашками наголо против танков? Немцы – великая нация! Я всегда это говорил. Даже фарфор самый лучший – и тот немецкий. А уж оружие и подавно! Помяните моё слово, как только наша «славные кавалеристы» столкнутся с немецкими танковыми дивизиями, разбегутся, как тараканы от включенного света. А потому ехать отсюда надо, ехать как можно скорее!

– Аркаша, шёл бы ты к себе, – вдруг жёстко и презрительно прозвучал голос Марии Фёдоровны.

Никто не заметил, как она появилась. Заслышав возбужденную речь Аркадия Борисовича, она вышла из своей комнаты и теперь стояла, опершись плечом о кухонный косяк. Странно, почему только сейчас я заметил, что Мария Фёдоровна настолько старше всех остальных. Худые, почти старушечьи плечи с накинутой поверх них серой вязаной шалью, сухие руки с сеточкой морщин, волосы, когда-то чёрные, а теперь цвета золы от потухшего костра. Вся она теперь была как будто потухшая, без огня внутри. Ещё вчера она не казалась мне такой старой. Но за один день люди не стареют, так не бывает. Может это радость делала её моложе? Раньше она всегда улыбалась и излучала радость. Сейчас радость ушла, оставив Марию Фёдорову один на один с прожитыми годами и навалившейся в одночасье бедой.

Аркадий Борисович осёкся и замолчал. Впервые с далёкого детства его кто-то назвал Аркашей. Только в этот раз совсем не ласково. Аркашей, или даже Аркашкой, он так и останется для Марии Фёдоровны до самого конца. Она брезгливо поморщилась:

– Язык бы тебе щёлоком натереть. А лучше вырвать, чтобы ахинею не нёс.

Удивительно, но Аркадий Борисович не стал возмущаться ни обращению на «ты», ни уничижительному «Аркаша», ни даже желанию вырвать его язык. Словно почувствовав в пожилой соседке некую силу и властность, он вдруг стушевался, скомкался и молча ретировался в свою комнату.

В Хозяине тоже произошла какая-то перемена. Мутная пелена сомнений в его глазах рассеялась, уступив место решительности.

– Я скоро вернусь, – твёрдо произнёс он, схватил со спинки стула свой пиджак и быстро вышел из дома.

Уже давно смолкли на лестнице его шаги, а Мама всё стояла в растерянности на пороге кухни и не решалась отвести взгляда от закрытой двери. Я увидел, как крупная слеза покатилась вниз по её щеке, коснулась уголка губ и, сорвавшись, умерла у её ног на уставшем зашарканном паркете. Мария Фёдоровна тихонько обняла Маму, увлекая её за собой в глубину кухни.

– Пойдём, Верочка, я чайку согрею. Тебе сейчас надо. Пойдём.

***

Хозяин пришёл поздно, когда Мишка уже спал. Я лежал в своём углу и смотрел на Маму сквозь полузакрытые веки. Запах тревоги никуда не делся. Мама то бралась за шитьё, то, отложив в сторону недошитую юбку, принималась читать, забывая при этом перелистывать страницы. Закрыв книгу, она замирала, глядя невидящими глазами куда-то вдаль, потом вставала, подходила к Мишке, поправляла съехавшее на пол одеяло, долго смотрела на сына, снова бралась за шитьё, снова его бросала…

Я первым услышал звуки на лестнице и бросился к двери. Мама тоже вскочила и замерла в ожидании у порога.

– Извини, что так долго, – прошептал Хозяин. – Не думал, что там столько народа будет.

– Там? – переспросила Мама.