Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение

…большая машина и нас повезли не куда-то в вытрезвитель, а сразу в управление [районное управление милиции], где самый главный начальник начал меня допрашивать, с какой целью я это делаю. […] я честно сказал, что я не знаю, с какой целью я это делаю. Он тогда резюмировал: «Ну вообще это можно очень дорого продать иностранцам, надо все это отправлять в КГБ на экспертизу». И добавил: «Желательно вам больше таким делом не заниматься»^{444}.

Каким именно делом желательно было не заниматься, высокий чин не объяснил и вряд ли мог бы это сформулировать более четко, чем сказать, что нежелательно делать на публике странные, провокационные вещи, да еще с намеком на насилие, даже если оно ненастоящее. Действия, персонажи и отснятый киноматериал некрореалистов явно не вписывались в стереотипы ни советского, ни антисоветского поведения. Этим объясняется тот парадоксальный факт, что, хотя порой милиция и обращала внимание на их эксперименты, дело не кончалось какими-то реально репрессивными мерами, кроме привода на несколько часов в милицию «с длительными маразматическими», то есть бессмысленными, «допросами», как описывает их Юфит. Когда часть отснятого материала однажды направили в КГБ на экспертизу, он был настолько непонятным и неприятным для самих следователей, что те назвали его примером не антисоветской деятельности, а «крайнего дебилизма» и расследование прекратили^{445}

.

Нетруп

Часть отснятого киноматериала вошла в ранние короткометражные фильмы группы[277]

. Именно тогда в их среде закрепился термин некрореализм, обозначавший не столько определенного типа поведение, сколько его художественное документирование в первую очередь в киноформе (а также в фотографии, рисунке и литературном описании)^{446}. Персонажи первых фильмов выглядели как узнаваемые советские герои (солдаты, моряки, ученые, врачи, обычные прохожие), но имеющие странный вид и делающие странные вещи. Они появлялись замотанными в бинты, полуголыми, они куда-то ползли, за кем-то следили, энергично махали руками, тыкали друг друга палками и так далее[278]

. Один персонаж безуспешно пытался покончить с собой, другой куда-то брел с обезумевшим взглядом, по полю медленно передвигались голые мужчины.

^{Рис. 39. Один из «экспериментов» некрореалистов — имитация массовой драки в ремонтирующемся здании завода в Ленинграде, которое было видно пешеходам с улицы, 1984 г. (снимок из архива Евгения Юфита)}

Важно подчеркнуть, что эти образы сначала возникли не как часть художественного проекта (фильма, литературного текста или перформанса), а как попытка построить свое обычное существование в отношениях вненаходимости к авторитетному символическому пространству системы. Вспомним, что эксперименты некрореалистов начались в конце 1970-х не как художественная практика, а как спонтанная реакция на советскую повседневность. Произошло это задолго до того, как у членов группы сформировалась идея превратить эти эксперименты в особый эстетический проект. Если в большинстве художественных практик комментарий по поводу реальности осуществляется извне,

из художественного пространства (с экрана, холста, сцены, печатной страницы), то в этих экспериментах система исследовалась изнутри. Эксперименты строились как часть самой повседневности, хотя и странная ее часть[279]. Как вспоминает Кустов, в те ранние годы «наше сумасшедшее поведение невозможно было отделить от того, как мы вообще жили. Наша жизнь была пропитана этим отношением к окружающей реальности. […] Мы не делали разделения на жизнь и акции. Все было вместе»^{447}.