Это было под Ровно. Конец «осиного гнезда»

Не забыл он Фому, закинул за меня словцо – и выхлопотал мне местечко. Вот комендант ваш и забрал меня. Я ему перво-наперво дровец припас, навозил, наколол с солдатами, дымоходы прочистил да и за лошадками приглядываю. Солдат что? Нынешний солдат к лошадям непривычный. По этой части и за солдатом глаз нужен.

– А кем работал у помещика?

– Конюхом.

– Ну и как жилось тебе у помещика? – спросил я.

– А как? Неплохо жилось, царство ему небесное. Душой не буду кривить, хорошо жилось. Помещик хоть и немец, а славный был человек. В почете я был у него, как спец по охотничьим делам. А он уж так любил эту охоту, что и обсказать трудно. Нашему начальнику сто очков вперед дать мог.

– Вот как…

Старик был словоохотлив, но с хитринкой. Эта хитринка проглядывала в осторожности, с которой он ронял каждое слово.

– Ну, покалякали и хватит, – заключил он, подтягивая поясок. – Сейчас подброшу вам, господин хороший, еще дровец охапки две, и теплынь у вас будет, как в баньке.

– А на дворе холодно? – поинтересовался я, чтобы задержать старика и продолжить беседу.

– А с чего оно быть теплу-то? – ответил старик. – Времечко такое подоспело: ни на колесах, ни на полозьях. К

зиме поворачивает… А вы из Москвы будете?

Я кивнул.

– Славный, сказывают, городишко.

– Ничего, подходящий… – в тон ему заметил я. – А как тебе платят здесь?

– А платят аккуратно, кажную неделю. Ну и харчишки… – И он улыбнулся. – Насчет заработка что можно сказать? От такого заработка не помрешь, а хором не наживешь.

– Не тяжело тебе в твои годы с лошадьми и печками возиться?

– А што… лихо нам не страшно, всякое видывали. – И

он опять улыбнулся.

– Почему зубы не лечишь? – спросил я, увидав у него во рту желтые корешки.

– Лечить-то уж нечего, господин хороший. За шестьдесят пять годков все дочиста и съел.

– И пиджачишко у тебя не по сезону, легонький. Шубу надо.

– Шубу моим костям надо уж сосновую… последнюю шубу. Я уж и так загостевался на этом свете.

– Это ты зря. О смерти нечего думать… – заметил я и спросил, какая семья у Фомы Филимоновича.

Он рассказал, что имеет двух сыновей. Жену похоронил в двадцать девятом году. Старший сын в финскую войну потерял на фронте руку, но, вернувшись инвалидом, снова поступил на обувную фабрику. Вместе с фабрикой эвакуировался куда-то в глубь страны, и слух о нем пропал.

Второй сын не успел окончить техникум, где сейчас находится – неизвестно. А внучка, от старшего сына, живет с

Фомой Филимоновичем.

– Вот так и живем, господин хороший, – закончил старик. – Пойду припасу вам дровец, – и, переваливаясь, зашагал к двери.

Я взглянул на часы и заторопился. Через четверть часа должен был начаться урок по радиоделу, а я еще не завтракал. Я быстро оделся, наскоро умылся и помчался в столовую. Быстро покончив с едой и кофе, я поспешил обратно.

Со своим учителем Вальтером Раухом я столкнулся в дверях. Он куда-то торопился. Вернувшись в свою комнату, он сунул мне в руки какой-то иллюстрированный журнал, сказал, чтобы я подождал его, и исчез.

Окно его комнатки, как и моей, выходило в лес. Здесь

Раух жил. Здесь и занимался со мной. Работал он на радиоцентре, в отдельном домике.

Я полистал журнал и положил на стол. Взгляд мой остановился на огромных часах, стоявших в углу на тумбочке. Они меня заинтересовали в первый же день, но при

Раухе разглядеть их внимательно я не мог. Часы были аккуратно вделаны в резной деревянный футляр в виде старинной готической башни. В нижней части башни имелись воротца, обитые красной медью, с двумя медными кольцами вместо ручек, а шпиль башни венчал пятиконечный крест с распятием. Башня была обнесена рвом, над которым висел перекидной мостик на цепях. Очевидно, футляр делал искусный мастер. Ажурная резьба на карнизах, каждое бревнышко, каждая деталь, звенья цепи, деревянный крест – все было выточено с душой, с любовью. А над воротами башни, на темной деревянной планочке, я заметил три маленькие разноцветные кнопки: белую, синюю и черную.

Я задумался о назначении кнопок. Зачем они здесь? Уж, конечно, не для того, чтобы заводить часы, и не для того, чтобы переводить стрелки.

Я нажал белую кнопку. Часы продолжали тикать. Нажал синюю – то же самое. Попробовал черную – опять ничего не случилось. В чем же дело?

Часы стали отбивать время. Звон был мерный и торжественный.

«А может быть, кнопки для того, чтобы вызывать или прекращать звон?» подумал я и вновь поочередно, сначала слева-направо, затем справа-налево, нажал на кнопки. Часы продолжали невозмутимо отбивать удары: пять, шесть, семь…

Тут я услышал скрип двери в коридоре. Я отошел от часов и заглянул в дверную щелку. Нет, это шел не Раух, а старик Кольчугин. Он нес в мою комнату охапку дров. Я