Это было под Ровно. Конец «осиного гнезда»

сказал он. – Гауптман чуть-чуть просчитался. Уложили-то не четырнадцать, а шестнадцать штук. Вот я двух и приволок домой. Грех небольшой…

– Правильно, – одобрил я. – А куда ты так рано исчез?

– А меня гауптман отпустил. Сказал: «Иди отдыхай, дед! Ты это заслужил». И руку мне подал. Подал и добавил:

«Ты оправдал себя и теперь будешь у меня егерем».

– Вот это здорово! – обрадовался я.

– И очень важно для нашего дела, – вставил Семен. – Я

уже говорил об этом Фоме Филимоновичу.

– А вы знаете, Кондратий Филиппович, как у нас тут хозяйничал Сеня? – спросила Таня.

Я взглянул на Семена.

– Ладно уж! – махнул рукой Криворученко.

– Почему же ладно? – запротестовала Таня и рассказала, что Семен обеспечил их дровами, как-то притащил двух зайцев, а самое главное – принес соль. А на соль можно выменять что угодно. И Таня уже достала керосину, сахару и даже сапоги.

Криворученко, краснея, пробасил, что, мол, его дело маленькое, что, дескать, лесник Трофим Степанович, через которого Семен поддерживает связь с партизанами, прислал подарок Фоме Филимоновичу.

Таня расставила на столе стеклянные банки с чем-то густым и темным. Начали рассаживаться. Дед и внучка принадлежали к числу тех редких людей, которые весело переносят нужду и умеют будни превращать в праздник.

Мужчины выпили по маленькой, и все приступили к еде.

– Самодельный коньячок… пять звездочек, – пошутил

Криворученко. – Это тоже лесник презентовал.

Мы хотели распить за помин души Наклейкина, да

Танюша не согласилась.

– Решили лучше за твои проводы, – добавил старик.

– А чем ты насолил Похитуну? – спросил я его. – Зол он на тебя, как черт.

– А и пусть. Продажная шкура, этот Похитун. Холуй заправский. Для того он и сотворен. На другое не способен.

– Ты от него не отмахивайся!

– Что так?

– А вот так… Он нам еще понадобится. Он враг, но мы должны использовать его слабости. Портить с ним отношения не следует.

Умный старик не стал спорить.

– Значит, люб не люб, а дружбу завязывай!

– Выходит так.

– Задача мудреная, – покачал головой Фома Филимонович. – Душу с него воротит. Да и зашибает он здорово.

– Это как раз и хорошо. Ты должен его задобрить. Ты приучи его есть из твоих рук. Худо ли, хорошо ли, но он считает тебя за своего, а это главное.

– Что да, то да, – согласился Фома Филимонович. –

«Ворон ворону глаз не выклюет»…

Тетеревов мы заели клюквенным киселем. Кисель был кислый и очень густой, но после наскучившего немецкого пайка я съел его за милую душу, хотя от кислоты сводило скулы.

Потом занялись делом. Я инструктировал Криворученко, а он делал одному ему понятные заметки в записной книжке. Криворученко должен был принять в свою группу еще двух товарищей и, поддерживая связь с Фомой Филимоновичем, держать под наблюдением «осиное гнездо».

Если Гюберт перебазирует свою резиденцию, надо было следовать за ним, сохраняя по-прежнему необходимую дистанцию.

Обо всех изменениях в личном составе Опытной станции, о выявленных агентах надо регулярно информировать штаб.

И Фоме Филимоновичу я поставил задачи: закрепиться на станции, по возможности наладить «дружбу» с Похитуном, добиться расположения Гюберта с таким расчетом, чтобы, меняя место дислокации, Гюберт не отпустил от себя старика, как нужного ему человека.

Листок записной книжки Семена был уже тесно заполнен непонятными словами.

– Ну как, друзья? – спросил я в заключение.

– Сделаем, Кондрат! – заверил Фома Филимонович.

– Сделаем все возможное и невозможное, – добавил

Семен.

Таня сидела в сторонке, теребя косу, и слушала нас, полуоткрыв губы.

– И поскорей давай людей Семену, Фома Филимонович, – напомнил я.

– За этим дело не станет, – проговорил старик.

– Только одного, – сказал Семен. – Второго пришлет командир отряда. Есть у него парень надежный, хорошо знающий округу, по фамилии Логачев.

– Толковый парень, – заметил Фома Филимонович

– Все мы его знаем, – вмешалась в разговор Таня. –

Логачев до войны был первым физкультурником в городе, бегун, прыгун, работал в техническом контроле на заводе.

Жена его, медсестра, эвакуировалась с больницей, а он остался для работы в тылу. Комсомолец…

– Да что говорить, лучшего не сыскать, – подтвердил

Фома Филимонович. – Орел-парень! Что тебе рост, что силенка… И мозговитый. Ну, а второго дам тебе я. Обижаться не будешь.

– Кого, дедка?

– А Мишутку Березкина. Наш, городской. В подполье с первых дней. Его немцы не трогают. Одна нога короче другой, малость прихрамывает… А парень – сорвиголова!

На любое дело пойдет и глазом не моргнет. Только прикажи. Если бы не ты, Кондрат, он бы Наклейкина обработал. Вот такой…

– Ладно. Ты сведи его с Семеном, и они поговорят. Ну, мне пора, – сказал я и встал. – Кажется, обсудили все…

Я стал прощаться.

– Будь удачлив, Кондрат! – напутствовал меня старик.

– Берегите друг друга, – предупредил я.

– Все будет хорошо, – заверил Криворученко.

Таня вышла на разведку, а через минуту двинулся и я, чтобы уже никогда более не возвратиться ни в «хоромы»

Кольчугина, ни в этот засыпанный снегом двор, ни в этот город. Во всяком случае – до конца войны…