Это было в Краснодоне

Кинулись мы вшестером, окружили дом. Еще отстреливался, гаденыш, Лавриенко руку прострелил. Помяли мы его здорово, когда накрыли… Привели в будку, обыскали. Револьвер вот у него нашли и это — в пиджаке за подкладку было зашито…

Он положил на стол небольшую самодельную печать и две маленькие картонные книжечки. Типографским шрифтом на них было написано: «Временное удостоверение члена ВЛКСМ». Книжечки были не заполнены.

— Так, ну, все ясно, — удовлетворенно хмыкнул Орлов, рассматривая «трофеи».

В комнату зашло еще несколько жандармов. Невзрачный человечек с рябоватым лицом, в штатском мешковатом костюме, нагнулся к Орлову, что‑то шепнул. Орлов засуетился, подбежал к Подтынному.

— Личный переводчик Вернера, — кивнул он в сторону рябого. — Говорит, сам Вернер сейчас придет. Допрашивать… Ну, ты что, ехать собрался? Давай, а то, сам понимаешь, некогда… Тут сейчас такое начнется!..

Прошла неделя с тех пор, как Соликовский и Подтынный поселились в сером бараке. Каждую минуту они ждали команды покинуть город. Круглые сутки во дворе полиции стояли две пароконные повозки, готовые в любой миг унести их подальше на запад. Соликовский то и дело под разными предлогами звонил в жандармерию, чтобы удостовериться, что хозяева его еще здесь и о нем не забыли.

И вот однажды в серый барак, пришел неизвестный мужчина — поджарый, в коротком пальто и фетровой шляпе, со стеком в руке. Небрежно прикоснувшись стеком к плечу проходившего по коридору Подтынного, он на чистом русском языке с едва приметным акцентом произнес:

— Мне нужен господин Соликовский. Закрывшись в кабинете, он просидел наедине с Соликовским около часа. Подтынный ждал в соседней комнате, жадно прислушиваясь к тому, что происходит за стеной, но ничего не смог разобрать. Когда неизвестный вышел, Подтынный бросился к своему начальнику.

Никогда еще не видел он Соликовского таким жалким и напуганным.

— Что случилось? — встрёвоженно спросил Подтынный.

Соликовский не ответил. Он подбежал к окну, удостоверился, что повозки стоят на месте, затем отрывисто приказал:

— Закрой дверь! Живо!

Подтынный поспешил накинуть крючок, дважды повернул ключ в двери. Тем временем Соликовский вынул все ящики из письменного стола, вытряхнул из них бумаги прямо на пол. Потом, не разбирая, ухватил обеими руками кипу бумаг, протянул их Подтынному:

— В печку! Кидай все подряд. Скорее! Подтынный растерянно смотрел на бумаги.

— Ну, чего уставился! — прикрикнул на него Соликовский. — Приказано все уничтожить — ясно теперь тебе? Этот хлыщ из германской контрразведки. Через день–два красные будут здесь!..

Они вдвоем лихорадочно кидали в огонь многочисленные директивы из горуправы, ведомости на выдачу жалованья полицаям, списки арестованных, протоколы допросов…

В руки Подтынному попалась желтая картонная папка с черными тесемками. Аккуратным почерком Кулешова на обложке было выведено: «Дело о «Молодой гвардии». Подтынный раскрыл ее — в папке сиротливо белел единственный листок — донос Почепцова.

Подтынный положил папку на кучу пепла и смотрел, как синие язычки пламени подбирались к белеющему листку и он медленно, будто нехотя, свернулся в трубку и вдруг вспыхнул, выстрелив вверх тоненькой струйкой дыма…

Покончив с бумагами, Соликовский торопливо оделся, нахлобучил на лоб мохнатую папаху с красным верхом. Сунув влажную руку Подтынному, вскочил в повозку, скороговоркой пробормотал:

— В Дьяково смотаюсь… Жинку надо найти. Ты тут… побудь за меня! Я скоро… С Зонсом держи связь в случае чего… А я… я скоро… — И уже на ходу, пересиливая грохот рванувшейся с места подводы, докончил: — …верну–у-усь!..

Первым желанием Подтынного было броситься в другую повозку, помчаться следом за Соликовским. Дикий страх овладел им. Он уже подбежал к беспокойно всхрапывающим лошадям, отвязал поводья… Но, пересилив себя, остановился. Бежать самому, без разрешения немецкого командования? Но куда? Ведь они все равно разыщут его и не простят двойного предательства. Нет, его судьба теперь целиком в руках Гендемана и Зонса. Ему нельзя отрываться от них…

Подойдя к телефону, Подтынный попросил соединить его с Зонсом и, стараясь говорить спокойно, доложил:

— Господин гауптвахтмейстер? Говорит фельдфебель Подтынный. Бывший начальник полиции Соликовский только что бежал из города, передав мне свои полномочия. Жду ваших распоряжений…

В это же время в отдельной комнате городского ресторана, отведенной для особо почетных гостей, шел деловой разговор. Поджарый немец, небрежно постукивая кончиком стека по ножке стола, говорил сидевшему напротив него благообразному человечку с лицом скопца: