Это было в Праге

Штурмбаннфюрер не ответил на вопрос. Он смотрел не на Блажека, а прямо перед собой и барабанил пальцами по столу. Потом спросил:

— Сколько офицеров в чине поручика в этих ваших войсках?

«Этих», «ваших» было произнесено с иронией, которую гестаповец и не пытался скрыть.

Блажек назвал цифру не задумываясь.

— Распорядитесь, чтобы мне передали дела на каждого из них, — приказал Обермейер.

— Слушаюсь. Можно идти?

— Да.

Но когда Блажек взялся за ручку двери, Обермейер вернул его.

— Вы подполковнику Мрачеку верите? — неожиданно спросил Обермейер.

— Что вы хотите этим сказать? — в свою очередь спросил Блажек.

Обермейер нервничал. «Дурак, и зачем нужно мне было задавать такой идиотский вопрос!» Но слово не воробей. Оно уже вылетело. Дать понять Блажеку, что он и ему не доверяет, — это значит совершить вторую глупость.

— Он вас не подведет? — решил поправить дело штурмбаннфюрер.

— Не думаю. Офицер неглупый.

— Вот это-то меня и смущает, что далеко не глупый, — вырвалось у Обермейера против его желания. — В данном случае лучше иметь дело с глупым, чем с умным офицером.

Блажеку не терпелось продолжить разговор и выяснить, какую цель преследовал Обермейер, задавая ему вопросы, но помешал телефонный звонок. Штурмбаннфюрер взял трубку, приложил ухо, назвал себя и сказал в сторону Блажека:

— Можете идти. Дела на поручиков не нужны.

Блажек вышел.

— Да, да… Все ясно… Вы не ошиблись? — говорил Обермейер в трубку, что-то записывая на листок бумаги. — Так, понятно…

Разговор несколько приподнял настроение Обермейера. Один из агентов, проводивший в свое время наблюдение за пансионом и знавший в лицо лондонского капитана, докладывал ему сейчас, что встретил капитана на одной из пражских улиц. Капитан шел в компании с поручиком из охраны правительства, неким Ярдой Кулачем. Агент проводил обоих на Малу Страну и следил за ними до самого дома поручика.

Ну вот, нашелся и родственничек капитана! Пусть капитан не надеется, что ему легко замести следы. Не такое время. Он забывал, что существует и действует гестапо, а гестапо положено знать все на свете. А теперь можно заняться поручиком.

2

Кулача выследили утром следующего дня, схватили в одном из малолюдных кварталов, посадили в закрытую машину и доставили во дворец Печека, в кабинет Обермейера.

Гестаповец долго и внимательно разглядывал своего пленника и сделал такой вывод: хлыщ, нахал, глаза, как у рыбы, лицо бабье — человек дрянненький.

Обермейер рассчитывал, что такой человек сразу перетрусит. Ничуть не бывало. Поручик держал себя независимо и даже вызывающе. Обермейер разглядывал поручика, а поручик в свою очередь — Обермейера. При этом на губах арестованного играла обидная улыбочка, а выражение лица говорило: «Ну-с? Что вы предпримете дальше, господин штурмбаннфюрер?»

«Подожди, мальчишка, — взбесился Обермейер. — Я тебя на всю жизнь отучу улыбаться. Можешь мне поверить: это твоя последняя улыбка».

Он решил сразу взять быка за рога.

— Кого вы укрываете в своем доме на Малой Стране?

Поручик приподнял одну бровь, прищурил глаза и сделал вид, что раздумывает над своим ответом.

Обермейера передернуло. До чего же нахальная морда! Так и просит кулака!

— На этот вопрос я затрудняюсь ответить, — проговорил поручик.

И опять эта идиотская улыбка!

— Вы знаете, с кем разговариваете? — крикнул Обермейер.

— Во всяком случае, вижу, — ответил поручик.

Нет, таких типов надо бить с первого слова. Бить беспощадно. Увечить, топтать, пока спесь не слетит с них, как шелуха.

— Встать! — рявкнул Обермейер.

Поручик не спеша и как-то издевательски поднялся.

— Вы напрасно нервничаете и так недостойно кричите на меня, — спокойно заметил он. — Без ведома штандартенфюрера Тиллингера я не имею права на откровенность с вами. А штандартенфюрер, как известно, сидит этажом ниже.

Обермейер застыл с открытым ртом. Он одеревенел. Мысли его путались. Тиллингер! Значит, поручик человек Тиллингера? Нарвался! Но при чем здесь Тиллингер? Хоть он и штандартенфюрер, но какое отношение имеет к этому делу? Лондонцами занимается фон Термиц, а дело Тиллингера — партизаны. Вот за ними бы и смотрел в два глаза: партизаны расплодились, как тараканы.

— Выйдите в коридор и подождите, — сказал Обермейер.

Взял трубку и попросил соединить его с фон Термицем.

Потом один штандартенфюрер звонил другому, затем оба они сошлись в кабинете бригаденфюрера СС. И наконец в кабинет вызвали Обермейера. Лишь час спустя поручик поступил в его распоряжение.

Беседа возобновилась, но уже на совершенно иных началах. Больше того. Слушая поручика Кулача, Обермейер проникся к нему известной долей уважения. Громкое имя Тиллингера сыграло, конечно, в этом не последнюю роль.