Это было в Праге

Староста четвертого барака Брохман тоже уголовник. На его счету не один десяток жертв. Изувечить или забить до полусмерти заключенного для него все равно, что плюнуть. Поэтому нельзя медлить. Но заранее нужно все предусмотреть. Идя на явный риск и в некотором роде на провокацию, следует считаться с последствиями, которые могут произойти. Вариант, который Мрачек предлагает сейчас осуществить, принадлежит, собственно, Глушанину. Были и другие варианты. Предлагал их Слива, предлагал Боровик, но все они слишком ненадежны.

В конце концов все согласились с Глушаниным. И хотя его вариант не давал полной уверенности в успехе, все-таки он имел под собой реальную базу. Глушанин предлагал припугнуть старосту Брохмана. Не прямой, конечно, угрозой, а как бы случайным намеком. А там уже, судя по результатам, действовать дальше. Дело вот в чем: Глушанину удалось выяснить из разговора заключенных, что Брохман родом из Судет, но вовсе не немец, за которого себя выдает. На этом и построил Глушанин свой план.

— А не болтовня это? — спросил недоверчивый Боровик.

— Откуда же я могу знать? — ответил Глушанин. — Проверить трудно. Родители его, надо полагать, давно на том свете. Ведь и детенышу их сейчас, пожалуй, под пятьдесят подошло.

— А чего бояться? — высказался Слива. — Если разговоры такие ведутся, то они рано или поздно дойдут и до Брохмана. Дело только во времени. Возможно, они дойдут и до гестапо, и тогда Брохману все равно не ходить в капах. Я за то, чтобы переговорить с Брохманом, пока он сам ничего не разведал.

Оставалось решить, кому заговорить с Брохманом. Вот это и нужно было хорошенько обдумать. Ни Глушанин, ни Боровик для такой роли не подходили. К русским Брохман относился особенно враждебно. Значит, оставалось решить, кому из двух поручить рискованный разговор: Мрачеку или Сливе. И вот Иржи Мрачек сам заговорил об этом.

Молчание затянулось. Мрачек подумал, что Глушанин заснул. Он спросил громче:

— Ну, что же ты скажешь?

— Придется переговорить. Хоть и сволочь порядочная этот Брохман, а придется.

— Я тоже так думаю.

— Что думаешь? Что придется или что он сволочь?

— И то и другое.

— Да… пробуй. Выбора у нас нет.

— Сказать ребятам?

— Не торопись! Пусть отдыхают пока.

Тускло светившие лампочки сразу погасли. Это означало, что через полчаса раздастся свисток дежурного, потом подъем, умывание и угон на работу. Четвертый барак, где жили друзья, разгружал в эти дни на воинской платформе вагоны со снарядами и минами. Работа на железнодорожном узле облегчала побег, но отсутствие Боровика, которого Брохман, как назло, ежедневно наряжал на работу в город, в авторемонтные мастерские, задерживало осуществление плана.

Не дожидаясь звонка, Мрачек спустился с нар, обулся и вышел в коридор. В бараке был мрак кромешный, гнетущая тишина. В этот час особенно глубок сон уставших, физически изнуренных людей. Работали они ежедневно от зари до зари, с получасовым перерывом на обед. Завтракали до выхода на работу. Ужинали по возвращении. Обед, состоявший из свекольной похлебки и двухсот граммов суррогатного хлеба, только поддерживал тепло в организме. Перед каждым заключенным в перспективе стояла, как призрак, голодная смерть. Больных, не выходивших на работу, не кормили. Поэтому заболевшие люди, через силу волоча ноги, строились в колонну и вместе со всеми шли на объекты. К чему только не прибегали люди, чтобы скрыть симптомы болезни! Заведомо было известно, что ждет больных и негодных к труду: их изолировали и уничтожали.

Мрачек вынул из пачки одну из пяти сигарет, положенных на день, и закурил, но как только увидел Брохмана, идущего к рукомойнику с грязным полотенцем в руках, притушил сигарету и сунул ее назад в пачку.

— Что тебе не спится? — грубо спросил Брохман.

Это был низкорослый, широкогрудый и плечистый детина, волосатый до безобразия. Нос у него был приплюснут. Рыжая густая щетина покрывала его грудь. Руки до локтей так заросли, что были похожи на швабры.

— У меня дело к вам, — стараясь, чтобы голос звучал приглушенно и заискивающе, проговорил Мрачек. — Вы знаете, господин Брохман, мое старание и мое уважение к вам…

— Ко мне? — хмыкнул староста. Видно, он уже и сам не верил в то, что его может уважать кто-нибудь. — Как тебя звать-то?

— Рудольф Конечный.

— Чех?

— Да.

— За какие же мои доблести ты проникся уважением ко мне? — рассмеялся Брохман, обнажив мелкие, но изумительно белые зубы.

— За ваше справедливое отношение… ко мне.

Брохман стер улыбку, прищурил свои круглые глаза и пристально всмотрелся в худое, осунувшееся лицо заключенного, обтянутое желто-бледной кожей. Отчетливо проступали на этом лице челюсти и скулы.

Мрачек выдержал его взгляд.

— Хм… Ну, и что же дальше ты пропоешь? — спросил Брохман и неторопливо перекинул широкое полотенце через плечо.

Мрачек оглянулся и перевел глаза на дежурного, стоящего у табуретки.

— Тут неудобно.

Староста энергично кивнул головой в сторону двери и направился к выходу. Мрачек последовал за ним.

Остановился Брохман у длинного, на полсотню сосков, рукомойника.

— Так, — сказал он. — Выкладывай!