Это как день посреди ночи

– Он потерял много крови.

– Тогда поторопитесь! – резко бросил Желлул. Затем обратился к своему спутнику и сказал: – Лауфи, помоги этой даме. – После чего счел нужным объяснить мне: – Лауфи у нас медбрат. Ступай в аптеку и принеси все необходимое, чтобы прооперировать капитана. Дезинфицирующие средства и инструменты для извлечения пули из раны есть?

– Я все сделаю сама, – сказала Жермена. – От Жонаса в этом деле пользы никакой. И пожалуйста, в гостиной не должно быть оружия. Мне нужна спокойная обстановка… Ваш медбрат может остаться, но вы с моим сыном…

– Именно это, мадам, я и собирался сделать.

Жермена старалась вывести меня из-под удара. Я чувствовал, что она из последних сил пыталась сохранить хладнокровие, и мое присутствие ее раздражало. Я понятия не имел, как она будет выпутываться из создавшейся ситуации. Ведь за всю свою жизнь она ни разу не прикасалась к скальпелю. Что она задумала? А если раненый умрет? Ее колкий взгляд выталкивал меня из комнаты, ей любой ценой хотелось, чтобы я оказался как можно дальше от этой гостиной. Глаза Жермены передавали мне какое-то сообщение, которого я никак не мог расшифровать. Она боялась за меня, это было вполне очевидно, и прикрывала меня собой, чтобы спасти мою жизнь. Позже Жермена признается, что воскресила бы даже покойника, лишь бы я не пострадал.

– Идите на кухню и подкрепитесь. Мне будет легче, если вы не будете маячить у меня за спиной.

Желлул только кивнул в знак согласия. Я отвел его на кухню, он открыл холодильник, вытащил из него тарелку с вареной картошкой, сыр, несколько ломтиков бекона, фрукты, бутылку молока и поставил все это на стол – рядом с автоматом.

– А ломтика хлеба не найдется?

– Справа от тебя. В шкафчике для провизии.

Он схватил увесистый багет, впился в него зубами и откинулся на стуле. Ел Желлул с удивительной жадностью, без разбора запихивая в рот то фрукт, то ломоть сыра, то картофелину, то кусок бекона.

– Подыхаю с голоду, – сказал он, звучно рыгнув. – У тебя все прекрасно, да?.. Война тебя не касается. Пока другие за тебя надрывают пупок, отдавая себя без остатка партизанскому движению, ты по-прежнему живешь припеваючи… Когда ты решишь, к какому лагерю примкнуть? Ведь рано или поздно, а выбирать все равно придется…

– Я не люблю войну.

– Вопрос не в том, любишь ты ее или ненавидишь. Наш народ восстал. Ему до смерти надоело терпеть и молчать. Конечно, ты, сидя на двух стульях, можешь маневрировать сколько угодно, постоянно принимая ту сторону, которая в данный момент тебя больше устраивает.

Он вытащил из кармана складной ножик и отхватил себе кусок сыра.

– С Андре видишься?

– В последнее время редко.

– Мне говорили, что он вместе с отцом поставил под ружье ополченцев.

– Так оно и есть.

– Я сгораю от желания встретиться с ним лицом к лицу… Надеюсь, ему известно, что я бежал?

– Этого я не знаю.

– А что говорили о моем побеге в Рио-Саладо?

– Я не в курсе.

– Это было настоящее чудо. Мне отрубили голову, а она взяла и отросла. Ты веришь в судьбу, Жонас?

– У меня такое чувство, что никакой судьбы нет.

– А вот я верю. Только представь себе, когда меня везли в тюрьму Орлеансвилля, у фургона для перевозки заключенных лопнула шина, и он ткнулся носом в канаву. Открыв глаза, я обнаружил, что лежу в кустах. Я встал и пошел. Догонять меня никто не стал. Я даже больно себя ущипнул, желая убедиться, что это не сон. Скажи, разве это не знак свыше?

Он оттолкнул от себя тарелки и пошел взглянуть, как идут дела в гостиной, специально «забыв» на столе автомат.

– Ему здорово досталось, но он парень крепкий. Выкарабкается. Обязан выкарабкаться!.. В противном случае… – Не закончив фразу, он смерил меня взглядом и заговорил уже другим тоном: – Я верю в лучшее. Когда мы покончили с жандармами, я стал ломать голову, что делать дальше, ведь у меня на руках был раненый командир. Вдруг в голове всплыло твое имя. Клянусь, я его явственно услышал. И даже обернулся, но за спиной никого не было. Я больше не пытался что-либо понять. Мы двое суток шли по лесам. При нашем приближении даже псы и те умолкали. Разве это не удивительно? – Притворно вялым жестом он отодвинул автомат. – Я бессчетное количество раз попадал в самые разные переделки. Но не получил ни единой царапины. И со временем стал фаталистом. Час мой пробьет только тогда, когда решит Бог. Я не боюсь ни людей, ни грома небесного… А ты, чего боишься ты? Революция разгорается. Мы выигрываем по всем фронтам, в том числе и во внешней политике, народ нас поддерживает, международное общественное мнение тоже на нашей стороне. Чего же ты ждешь, чтобы к нам присоединиться?

– Ты нас убьешь?

– Я не убийца, Жонас, а борец за правое дело. Ради родины я готов пожертвовать жизнью. А что можешь предложить ей ты?

– Моя мать очень плохо разбирается в хирургии.