Это не орочий Рон!

— И как это объясняет то, что ты хочешь взять шестидесятивосьмилетнюю женщину в качестве замедляющей тебя обузы, Рон? — поинтересовалась Полумна с оттенком надежды в голосе.

— Ты единственная, кто относился ко мне нормально, Полумна, — ответил Рон. — Все смотрели на Рональда Уизли и видели либо бедное дитя, ни за что страдающее от проклятья, либо пушечное мясо, которое должно умереть во имя интересов Его Величества, либо профессионального солдата, который хорошо сделает свою работу и отнимет ещё не одну тысячу вражеских жизней, либо врага, которого нужно как можно быстрее убить. Ещё, относительно недавно, на меня смотрели как на символ надежды, мудрого отца, который скоро приведёт всех к светлому будущему. Но единственная, кто смотрела на меня как на человека — это ты, Полумна.

Калипсо смотрела иначе. Она любила его, он хотел надеяться, но в то же время видела в нём человека, которого ей можно и должно полюбить: бравого солдата, решающего проблемы, точно такого же, как она сама.

Полумна разговаривала с ним тогда так, как разговаривают со знакомым человеком. Человеком, а не комплексом сложностей. Она знала, кто он такой, она знала о его проблемах, но видела Рона Уизли, а не то, что с ним связано.

— Я со всеми так говорю, Рон, — честно ответила Полумна. — Меня никогда ничего не интересовало в человеке больше, чем сам человек.

— И за это я тебе благодарен, — сказал Рон. — Пойдёшь со мной в мрачную неизвестность, полную опасностей и испытаний?

— Твоё обаяние не оставило мне никакого выбора, Рон, — тепло улыбнулась она. — Только хотелось сначала узнать кое-что.

— И что же? — Рон начал укладывать брикеты с мясом обратно в рюкзак.

— Что движет тобою? — Полумна приблизилась на коляске ещё ближе. — Ты ведь не стал бы предпринимать активных действий просто так?

— Я хочу убить Геллерта Гриндевальда, — ответил Рон и застегнул рюкзак.

Глава тридцатая. Невыносимая тягость бытия

— Хотелось бы узнать, чего вы двое забыли в моём лесу? — Трандуил сверкал позолоченной бронёй, которую переделали под королевскую особу из комплекта брони для старшего офицерского состава гренадёрского полка армии Мории.

Позолота и бриллианты с ярким бархатом, изменили эту броню до неузнаваемости, но особенно выделялся шлем, поперечный металлический гребень которого покрыли мифриловым узором, изображающим лес Эрин Ласгален и величественный лесной дворец. Личина шлема, способная, по оценкам мастеров, выдержать мушкетную пулю с десяти метров, сейчас была сдвинута в сторону.

— Мы прибыли с посланием от Гэндальфа Радужного, Владыка, — поклонился Леголас.

— Ха-ха-ха! Сын, я звал тебя два года, — сардонически рассмеявшись, замолвил Трандуил. — И вот ты возвращаешься, но лишь затем, чтобы передать послание от возмутителя мирового спокойствия?

— Спокойствия?! — побагровел Гимли, сын Глоина. — Владыка, в мире сейчас всё, что угодно, но не спокойствие!

— Повежливее, — потребовал Трандуил. — Иначе я дам знак страже и тебя выдворят прочь, гном! Почему я вообще вас слушаю? Не понимаю… Но хорошо, с некоторой долей внимания прослушаю ваше послание.

— Гэндальф Радужный призывает тебя, Владыка, на Белый Совет, который состоится через два месяца в Ривенделле, — сообщил ему Леголас. — Будет обсуждаться обстановка, воцарившаяся над Гондором, оккупированном "миротворческими" силами Мории. И нужно будет принять конкретные решения по этому вопросу, которые окружающие государства будут проводить в жизнь.

— Леголас, сын мой… — Трандуил страдальчески поморщился. — Мне абсолютно плевать, что будет с Гондором, мне совершенно, извини за недостойную монарха грубость, насрать, что там "решит" Белый Совет, мне решительно всё равно, как на это отреагирует Саурон и его покровитель Мелькор, Королевство Рованион будет безучастно наблюдать за этим из-за могучих деревьев. Это моя официальная позиция.

— То есть ты просто будешь смотреть, как мир сгорает в пламени войны, начатой Рональдом Уизли? — холодно спросил Леголас.

— Войну начал не он, — усмехнулся Трандуил, оценивающе посмотрев на собственные ногти правой руки. — Уизли — это лишь катализатор, как новомодно это ныне называют учёные мужи. Да, он перевернул центры силы, полностью перекроил политику Средиземья, но… ни на что не повлиял коренным образом.

— Не понимаю, — недовольно нахмурившись, произнёс Гимли. — Твой отец, кажется, сошёл с ума, Леголас.