Это сильнее всего

— Но почему же ты все время смеешься?

— Я смеюсь потому, что медведь не откусил мне голову. Я подставил ему плечо и обманул его. И теперь его съедят мухи, а не меня.

И отец продолжал петь сильным голосом, хотя от слабости у него заплетались ноги.

Пять суток преследовал Ганси горностая. Он шел по его следу на снегу, легкому, словно птичьему следу, а горностай все уходил, как только раздавался мерный шелест лыж охотника, подбитых мехом. Наконец, Ганси настиг белоснежного зверька. Зверь притаился в развилке еловых ветвей, крохотный, как комочек снега.

Ганси выстрелил.

Отец поднял зверька, осмотрел, и на лице его появилось отвращение. Размахнувшись, он выбросил горностая и, вытирая руки, сказал:

— Мне стыдно приносить в поселок такую добычу, когда дробина моего сына попала в живот, а не в глаз. Ты испортил зверя. Когда нанаец настигает добычу и целится, он становится спокойным, как кусок льда, и у него не прыгает сердце, как хвост у собаки. Когда нанаец целится, у него можно вырезать кусок мяса со спины, и он не заметит этого, пока не выстрелит. Ты нервничаешь, как старый шаман, которому в колхозе первый раз показали кино.

И Ганси было стыдно.

Так отец учил своего сына мудрости охотника. В двенадцать лет Ганси прослыл хорошим добытчиком и приобрел важность и хладнокровие настоящего нанайца.

Село Троицкое — большое, раскидистое село, и у пологого берега Амура ютилась огромная флотилия судов промыслового нанайского колхоза. На самом видном месте в селе стояли два здания: школа и рыболовецкий техникум. Сначала Ганси учился в школе. Когда он уходил с отцом на промысел, уроки приходилось готовить в шалаше, занесенном снегом, при свете жирового фитиля.

А когда Ганси застрелил первого медведя и пришел в школу с каменным лицом настоящего мужчины и плохо отвечал уроки, секретарь комсомольской ячейки на перемене позвал его в пустую комнату класса и сказал:

— Ты хороший охотник, Киля, но ты будешь плохим человеком, если так учишься. А мы верим, что ты большой человек. И поэтому, если ты будешь учиться так, как бьешь зверя, нам бы очень хотелось называть тебя комсомольцем.

Ганси кивнул головой и за последнее полугодие получил «отлично» по всем предметам.

Окончив школу, Ганси хотел уйти в звероловы на дальний промысел. Его вызвали на бюро и сказали:

— Ганси, ты способный человек. Ты должен учиться дальше.

— Мне нечему больше учиться, — гордо сказал Ганси. — Теперь я могу учить других сам.

Ему сказали:

— У нас много рыбы, но ловим мы ее мало, потому что каждый себя считает большим охотником и бьет ее острогой, вместо того чтобы использовать большие снасти. Ты должен научить людей правилам большого лова.

Ганси не хотел ловить рыбу — он был зверолов. Он не хотел учиться в техникуме — он хотел учить других тому, чему научил его отец. Но он был комсомолец — он обещал чтить все законы комсомола.

Ганси поступил в техникум и окончил его через три года. Он стал мотористом колхозной рыболовецкой флотилии. И колхоз учетверил теперь добычу. Не лопатами весел сгребали теперь нанайцы студеную воду Амура, стальные лопасти винтов мотора гнали вперед их легкие суда. А великим знатоком моторов стал их знаменитый охотник Ганси Киля.

Ганси изучил все тайные повадки машины и был ее строгим и властным хозяином.

В армии Ганси попросил дать ему не винтовку, а пулемет. Он стрелял из винтовки, как никто. Но Ганси знал также, чего можно добиться от машины, сила которой помножена на ловкость ее хозяина.

Ганси стал пулеметчиком-разведчиком. Как никто другой, Ганси умел ходить ночью и днем по лесу свободно, как у себя в хате. Никто не мог так бесшумно и лукаво выслеживать врага.

Перед выходом на задание Ганси договаривался с бойцами, кто, как и что будет делать в разведке. Он задавал вопросы, и люди, которые были старше его, послушно отвечали, потому что у этого юноши с суровым лицом и теплыми вдумчивыми глазами был опыт, которого не имели они.

Но когда Ганси говорили: «Тебе хорошо, ты охотник», — Ганси гневно щурил свои глаза, отвечал: «Я не охотник, я воин».

В бою пулемет Ганси работал скупо и точно. Он бил только прицельным огнем. С одного выстрела он поражал врага. Длинных, расточительных очередей никто от него не слышал.

Политрук предложил Ганси провести беседу с бойцами об уходе за оружием.

Ганси принес свой пулемет, разобрал и показал всем сверкающие чистотой части.

Киля сказал:

— Я не видел такого человека, который забивал бы себе собственный глаз песком и грязью. Но я видел таких бойцов, у которых оружие грязное. А мы все дали клятву беречь свое оружие, как свой глаз. Я иду в бой и не оглядываюсь назад, потому что я знаю: если враг пересилит меня, вы придете на помощь. Но если у вас плохое оружие, оно обманет вас, а враг зарежет меня, и вы будете его пособником. Так скажите мне теперь: смеет ли боец, у которого оружие не в порядке, честно смотреть в глаза своему товарищу?