Это сильнее всего

Тут мне пришлось от своих оторваться. Не пропадать же всем!

От псов ножиком отбился.

Пришел ночью к назначенному пункту. Лейтенант ничего, не сердится, только дрессировщиком обозвал.

Получил задание. Штаб у немцев в населенном пункте расположен. Нужно мне выяснить, что к чему.

Смеркалось, когда я к огородам дополз. В кустах сирени залег. Веду наблюдение. Выходит из избы немец и прямо к кусту, будто указание имеет, что мы тут.

Замерз я сердцем, но ничего, держусь. Немец за куст зашел, повернулся спиной и сел по нужде. «Ах, ты, — думаю, — гадость какая!» И очень мне была охота ножом его пырнуть. Но нельзя. Не имею права задание портить.

Чего смеетесь? Ничего тут смешного нет. Если вас одна глупость интересует, то я могу совсем воздержаться рассказывать.

После во дворе старший ефрейтор наряды в караулы назначал. Охрана сильная. Чего им на своем собачьем языке говорил, наставлял, я, конечно, понять не мог. И отсюда делаю себе замечание. Если полсотни немецких слов наизусть выучить, голова от этого не распухнет, а польза для разведчика основательная. А то был я, как чурка с глазами, даже сейчас вспоминаю — совестно.

Установил: штаб тронуть ввиду сильной охраны не придется, но вот пункт сбора донесений немцы на околице в блиндаже устроили. Для того они на отшибе обосновались, чтоб лишнего движения в расположении не было.

Вернулся, доложил лейтенанту. И сделал свое замечание о пункте сбора донесений.

Только брезжить начало, пошли.

Мне лейтенант часы показал и велел: как стрелке без четверти подойти, резать связь. Задание крохотное.

Но тут обмишурился я. Неосторожность допустил. Разбил часы о камень или о железо, только стали они. Меня в жар и холод. Но я себя в руки забрал. Начал считать про себя. До шестьдесят сочту, делаю отметку. Так лежал и считал. В глазах темнело, по телу мурашки. «Вот, — думаю, — собьюсь». А от этого еще больше сомнение.

Досчитал положенное. Чиркнул ножом провод. И прямо к околице, где пункт сбора донесений.

Но там уже порядок.

Ребята обер-фенриха с головой в шинель завернули и на руках несут, словно утопленника. Остальные фрицы уже ноги вытянули.

Красивая картина!

У товарища лейтенанта полная канцелярия в мешке.

Ушли в лес. Настроение у всех приятное, торжественное. Между прочим, я уже налегке. Тол немцам на шоссе оставил для личного употребления.

Говорю Зое:

— Разрешите? Такой сундук за собой таскать беспокойно.

— Не беспокойтесь, — говорит.

Если б мне мое звание позволило, я б, конечно, приказал. А так — ничего не поделаешь. Иду, хромаю. Псы мне ногу пожевали все-таки.

Ночью стали переходить линию фронта. На засаду напоролись. Взяли нас фрицы в оборот. Брызжут из автоматов — деваться некуда.

Приняли мы круговую оборону.

Подползаю к лейтенанту.

— Разрешите обратиться? Вот, — говорю, — беспокоюсь, как бы нашего обер-фенриха немцы случайно не повредили. Очень сильно шалят.

Лейтенант соглашается:

— Обстановка сложная, действительно.

Предлагаю: пускай Зоечка его допросит и по радио показания передаст; она же десятиклассница, образованная девушка.

Начала Зоя обрабатывать обер-фенриха. В левой руке у нее пистолет, а правая на ключе лежит.

Мы, конечно, кругом стреляем, мешаем ей с немцем работать. Но, ничего не поделаешь, такая обстановка сложилась.

Может, мне и чаю пить вовсе никогда не пришлось бы, но вовремя подоспели бойцы из прикрытия. Значит, отбились.

Проползли под проволокой. Она уже подрезана была. Даже не поцарапались. Свои уже скоро рядом. Подошел к Зое, вроде как который час. спросить. Смотрю, у нее за спиной рации нет. А рацию обер-фенрих на своей спине тащит.

— Что ж, — говорю, — товарищ Емельянова, сержанту Григорию Кобзеву рацию доверить нельзя, волоски нежные. А фрицу доверять вы можете.

Зоя обернулась ко мне и сказала:

— Я знаю, как с немецкими собаками обращаться, а вот вы еще не совсем научились.

Ушла. Ничего не скажешь. Слаб я оказался в смысле дрессировки. Но, ничего, мне с ними в цирке не выступать.

Всё. Больше ничего такого и не было.

В разведке теперь самое трудное — это попасть в разведку. Теперь всем лестно по личному приказу Наркома какое-нибудь особое задание выполнить.

Когда нам худо было, лейтенант так и сказал:

— Помните, товарищи, чей приказ выполняем.

Вот мы и помнили.

Слышали, сегодня артиллерия наша долбала? Так это она по нашему указанию. Немцы в балке вроде клуба оборудовали. Собрание у них на шесть часов было назначено по случаю их праздника. Ну, вот мы им от себя угощение выставили. Нам, конечно, пригласительных повесток не присылали, но обер-фенрих в кармане держал. Красивая повестка, даже цветочек в уголке нарисован.

Теперь мне, ребята, минуток шестьдесят побыть одному надо. Я мысли собрать хочу. План имею. Я там кое-что высмотрел.

А насчет Зои — я теперь с ней куда угодно пойду. Большое уважение имею. Твердый товарищ!

1943

Гвардейский гарнизон дома № 24

Из окна комендатуры застучали станковые пулеметы. Очередь прошла сначала над головами бешено скачущих лошадей, потом расщепила оглоблю, и пули, глухо шлепая, пробили брюхо коня и его по-птичьи вытянутую шею.