Это случилось у моря

Одинокая лодка приближалась. Человек спешил к ней, ловко орудуя веслами, и вот уже лодки стукнулись бортами, скрежеща потерлись. Человек перегнулся, подтянул корму другой лодки, заглянул в нее и увидел что-то, накрытое брезентом.

Он ловко перемахнул к сиденью и чуть не упал на брезент. Откинул — и ахнул, увидел Варьку. Разглядел: бледное красивое лицо с закрытыми глазами, мокрые спутавшиеся волосы. Приподняв ее, почувствовал мягкое, горячее, бившееся в ознобе тело.

Он придерживал голову Варвары рукой, прислонив к плечу, прикрыв плащом ноги, и долго не мог откупорить флягу со спиртом.

Лодку шатало и подбрасывало, фляга вырывалась из рук. Наконец ему удалось откупорить флягу зубами.

Он осторожно разжал губы и влил ей глоток. Зубы стукались об алюминий. Она отпила, закашлялась, застонала со вздохом и открыла глаза.

— Кто это? — испуганно вскрикнула и отпрянула. Услышала глухой простуженный бас:

— Лежи, лежи знай. Глотни еще…

Глотнула раз, другой, откинулась на борт, вдыхая соленый воздух, ловя ртом влагу стихающего ливня. Снова закрыла глаза. Он, прикрепив цепью свою лодку, взялся за весла.

Рассыпалась тусклая фиолетовая молния, просвечивая капли ливня и капли брызг, похожие на ртуть.

И, когда Варвара снова открыла глаза, вздрогнула и пристально посмотрела на него в упор, узнала, обрадованно крикнула:

— Буйносов?!

Обхватила его голову руками, стала лихорадочно гладить небритые щеки и, не сдерживая слез, все повторяла печальным шепотом:

— Это ты, Федор? Это ты меня спас, Федя? Это ты, Феденька?

— Я-я! Вижу: носит лодку по морю, а в ней, вроде, и никого. Не думал, что ты… да я бы вплавь до тебя добрался. Со дна моря достал бы.

— Это ты, Феденька? Ох, судьба-то какая нынче. Вот и увиделись, вот и встретились. Скоро — берег…

…На берегу уже светало. Маяк потушил свой луч. Рыбаки проснулись и уже разделывают сети. Лают собаки. Вьются над крышами поселка Каменки дымки. К причалу подкатывает моторный катер из Аяна: привез почту.

Буйносов и Варвара идут рядом по берегу, плечом к плечу, молчат, оставляя за собой следы на песке. Последняя волна старается смыть эти следы, откатывает обратно, оставляя пену, которая закипает во вмятинах следов.

Варька глубоко вздохнула, подумала: «Ну и что же, что спас? Человек, стало быть, хороший… Отблагодарю его. Руку пожму… А кто знает, может быть, и без его помощи обошлось бы…»

Варвара останавливается и оглядывает все вокруг: и небо, и море, и берег, и скалы, и поселок.

Когда-то она жила здесь. Узнают ли ее люди…

Варвара глубоко вздохнула и подумала о том, что лично она разрешала бы законом жить у моря только сильным и смелым людям! Посмотрела на Буйносова. Было жаль его, Федора, человека, который спас ее.

Когда-то она читала где-то в книжке и помнит эти слова:

Мне все кажется: тыНе ушел, не уехал,

Где-то рядом со мной…

Варвара задумалась: «Вот именно? Где-то рядом со мной…» — и заключила:

— …Лишь невидимым стал…

А жизнь у нее, у Варвары, начинается… сначала! Что ее ждет, она пока и сама не знает. Но твердо верит, что свой берег, свою жизнь — рыбацкое и семейное счастье она найдет!

Где-то там… за морем осталась прежняя Варькина жизнь, а здесь наступает новая, еще неизведанная для нее. Может быть, эта новая жизнь станет такой, о которой Варька всегда с отчаяньем и беспокойством мечтала…

Свердловск — Аян — Челябинск.

ЛЮБАВА

Повесть

Посвящается М. М. Окуневой, педагогу

1

Июльская жара прибила ковыли к потрескавшейся сыпучей земле, и тяжелый горячий воздух будто поглотил степь, закрыл огромное желтое солнце, дымчатое по краям, закружил округу в темном колышущемся мареве. Качается марево на ковылях — качается глухое бездонное небо, и растворившееся солнце подрагивает, мерцая. Поблескивают высохшие дороги, ядовитая зелень придорожных запыленных трав и камни — степные валуны. Все вокруг охватила глухая знойная тишина-дрема, и только изредка процвинькает где-то кузнечик, просвистит осторожный суслик, перебегая дорогу, да нечаянно зазвенит последний отчаянный жаворонок, и снова — жара, марево, ковыли и раскаленное солнце.

Твердая широкая дорога, древняя и избитая, белой лентой опоясала степь вкруговую и, пересекая железнодорожную насыпь, пропала за горизонтом. Тишину оглушил одинокий грустный гудок паровоза, который, дыша стальными боками и бодро лязгая колесами, тащил за собой четыре вагона — спешил к горизонту, в марево. Вот выбросился к небу вспуганный ястреб, закружил тревожно над оврагом.

Далеко-далеко виден всадник, он мчится по дороге, — должно быть, торопится навстречу поезду, к степному полустанку. Стучат копыта о твердую, как металл, дорогу — пыли нет, и в мареве всадник будто плывет по воздуху.