Первые собрания были похожи на праздники, нечто вроде сельскохозяйственной выставки, но тут стремились взглянуть на странное существо — маму, слух о которой распространился на многие километры, — налицо было и любопытство, и притягательная сила сочувствия. Увидав маму во плоти, женщины с первой же минуты понимали, что она несет им нечто совсем другое, а не болтовню и забавы, ради которых они примчались издалека. Она с места в карьер принималась развивать их сознание, поделив всех на учебные группы, как при прохождении военной службы.
В последующие воскресенья число учениц поредело, уподобившись нашим горам, негусто разбросанным по равнине. От множества маминых подруг осталось едва ли человек двадцать. Зато таких, которые не хуже мамы познали меру одиночества.
— Тем лучше! — воскликнула мама. — Я не могу поднять гору, с меня достаточно и камня.
Мы «обирались всегда по воскресеньям в назначенный час то у одной, то у другой маминой приятельницы, но вот что интересно: жители городов и деревень начали разбегаться при нашем приближении. Нас окидывали враждебными взглядами, грозили нам кулаками даже и те редкие прохожие, которые попадались навстречу. В нас кидали камнями, прокалывали шины автомобиля. Тогда я прибег к помощи дружков из моей банды. Одни из них эскортировали нас на мотоциклах, другие пристраивались на подножках нашей машины. И представь, несмотря на их устрашающие кулаки и оскал зубов истых гангстеров, число враждебно настроенных к нам мужчин — мужей, сыновей, кузенов, дядьев маминых приятельниц — все росло и они становились все активнее. Произошло даже сражение, в котором я и мои дружки оставили клочья одежды, а наши противники немало своих зубов. Тогда на обратном пути мама мне сказала:
— Я знаю, что я сделаю: раз посещать моих приятельниц становится все труднее, я буду приглашать их к себе. Тогда мы сможем видеться в любой день недели.
— Куда же ты думаешь их приглашать? Куда?
— К нам, конечно. Дом достаточно велик.
— Лично я не возражаю. Скорее даже наоборот. Но ты подумала о папе, что он-то скажет? Как он отнесется ко всем этим женщинам?
— Откровенно говоря, не знаю. Там увидим.
— Ах, так. Ладно! Предположим, что он согласится. А как ты поступишь с рыцарями феодализма? Судя по их красным глазам, они не слишком-то покладисты.
— Ты имеешь в виду мужей моих подруг? Ну что ж, бедняжкам придется с ними развестись, вот и все. Дай-ка мне сигарету.
— С удовольствием, мама. Ты совершенно неподражаема. Не колеблясь находишь выход из любого положения. И решения твои всегда просты и безапелляционны.
— Ты случайно не издеваешься надо мной?
— О нет. Нисколько. Я тобой восхищаюсь.
— Заруби себе на носу, что я не нуждаюсь ни в чьем восхищении. Моя обязанность — помогать людям, и в этом смысл моей жизни. Я не могу быть счастливой, просто не в состоянии, зная, что другие несчастны. К чему мне тогда моя ученость? Все то, чему я научилась, все то, что я чувствую и думаю, я должна применить в действии на благо себе и людям. Только тогда совесть моя будет чиста.
— Тебе грустно, мама?
— Да, мне грустно. Я не понимаю, почему люди страшатся доброты.
— Кури, мама. Проглоти слезы и кури, послушайся меня. Думай о подружках, которые вскоре прибудут к тебе.
— Да, это будет замечательно… О! Знаешь, что я подумала? Я могу поместить их на ферме…
— Прямо в яблочко, мама. Прекрасная мысль. Мне бы и в голову не пришло. Расскажи побольше об их будущей жизни на нашей старой ферме.
— В нашем модернизованном доме они смущались бы. А на ферме будут поближе к природе — да и я с ними вместе. Буду навещать их несколько раз в неделю, мы разведем цветник, насажаем деревьев, которые разрастутся до невиданных размеров. Кругом все зазеленеет, будет красиво, прекрасно — растения, земля, люди. Ты будешь меня отвозить туда, как только я попрошу, ведь так, сын?
— Еще бы! Среди твоих подружек я приметил несколько весьма недурненьких, честное слово.
— Идиот!
— Да, мама. Я идиот. Подписываюсь. Дай мне твою шариковую ручку.
— Трижды идиот.
— Налицо! Стоит мне открыть рот, как оттуда выскакивает глупость. Лучше помолчу. Впредь буду держать язык за зубами. Обещаю. Но если я правильно понял, у тебя теперь будет своя банда?
— О чем ты говоришь?
— Как у меня. А две банды, твоя и моя, — это уже сила! И когда я напрягаю свои слабые мозги, у меня возникает еще один дурацкий вопрос. А не стала ли твоя школа «антишколой», вроде моей? А?
— Называй как хочешь, но то, что я выучила в своей школе, заставило меня повзрослеть, а ты ничуть не переменился.
— Правильно, именно это я и хотел сказать: мы оказались опять вместе.
— Ты все путаешь… все искажаешь… Мы же всегда были вместе, и тебе это отлично известно. Однако хватит! Ты заслужил хорошую порку.
— Да, мама. Выпори меня.
— Хватит! Я с тобой больше не разговариваю.
— Тебе больше не грустно?
— Нет.
— Боже, до чего хорошо мчаться ночью на машине куда глаза глядят!
Папа смирился.