Это всё она (СИ)

— Оставьте своё смущение, Ника, я взрослый мужчина, к тому же живу с этим не первый и даже не сотый год. Это случилось во время очередного военного похода, я тогда руководил группой гвардейцев. Свыше поступил приказ- идти в бой против соседнего княжества. К сожалению, силы были не равны: княжество принадлежало детям полукровкам, а большинство моих солдат были только раскрывшимися магами, не умеющими даже постоять за себя, не то что воевать. Я пытался, — голос мужчины был пропитан горечью, — я пытался отговорить отправлять мальчишек на верную смерть, но, увы…Вы, конечно, скажете, что я мог бы ослушаться приказа. Не мог. За неисполнение приказа в нашем мире наказывают. И наказывают намного жёстче, чем смертной казнью. Вы, наверняка, видели в подвалах отдела мужчин-псов? Они несут своё наказание. Изо дня в день они охраняют хранилище, не имея права видеть дневной свет, общаться с кем-либо по нерабочим вопросам, использовать магию им тоже запрещено. Но самое страшное не это, — мужчина громко выдохнул, — каждую ночь они видят один и тот же сон в мельчайших подробностях, сон, в котором медленно и мучительно умирают те, кто был им когда-либо дорог. И каждую ночь этот сон заставляет их чувствовать боль утраты снова и снова, не позволяя привыкнуть к этой боли или притупить её. Возможно, я смалодушничал, не захотев себе такой участи, но обрёк себя на худшее. — мужчина усмехнулся, и столько боли было в этой усмешке, что я с трудом сдержала порыв обнять. — Я знал, что веду людей на верную смерть, словно скот на убой. В том бою выжил только я и ещё один полукровка. Наш соперник не тронул себе подобных. Мы вернулись в замок, зализывая раны, словно побитые собаки. Мне снились лица этих благородных воинов, оставшихся навеки лежать на поле боя. Я не мог есть, спать, моя душа отторгала мою магию, я не хотел быть тем, кем являлся. Знаешь, Ника, если раны телесные затягиваются, становясь шрамами, то раны души навсегда остаются кроваточащими рубцами. Я не прошу меня жалеть, хотя чувствую, что в тебе проснулась именно жалость. Я заслужил этого, за все свои грехи. Спустя полгода после той битвы я всё-таки заставил себя возвращаться к прежней жизни насколько это было возможно. Однажды, выйдя в город, я столкнулся с девушкой. Она подошла ко мне и, не мешкая, всадила мне нож в грудь, — я вцепилась руками в подлокотники кресла. — Очнулся я спустя пару дней, меня выхаживал Степаныч, он то и рассказал, что та девушка- невеста одного из погибших солдат, всё то время пока я не появлялся на улице она вынашивала план мести: хотела вырезать моё сердце и забрать его, взамен сердца своего возлюбленного…

— Ей удалось? — дрожащим голосом спросила я.

— Почти, стража схватила её в последний момент. На суде я отказался давать показания против неё, но слишком много свидетелей убедили судью в её виновности. Меня вынудили присутствовать на её смертной казни. Стоя на эшафоте она прокричала: "Будь ты проклят, Викториан Иволгинарен! Познай всю боль от смерти своей любви!". Стоит ли говорить, что девушка оказалась сильной ведьмой? Я пытался снять её проклятие сам, обращался к лучшим магам и полукровкам, результат один- проклятие продолжает течь по моим венам. И то, что ты видела во сне- его проявление. Я смирился с ним, перестал искать варианты избавления, даже смог убедить себя, что это проклятие идёт на пользу. Ведь человек, у которого нет такой слабости, как любовь, становится практически неуязвим.

Глава 34

Не знаю, что на меня нашло, но я вскочила с кресла и, преодолев небольшое расстояние между нами, поцеловала Виктора, словно хотела забрать всю ту боль, которая копилась в нём столько лет, целовала нежно и осторожно, изучая какой же этот мужчина наощупь. Поначалу он был в ступоре, но спустя пару мгновений ответил на поцелуй, притянул и усадил меня к себе на колени, перетянул главенство в поцелуе, углубил его и сделал намного интимнее и жарче. Мужские руки изучали тело, сжимали и поглаживали, тепло от них проникало даже сквозь одежду, куда-то в самую грудь, низ живота начало тянуть от приятной истомы. Я обняла мужчину за шею, провела пальцами вдоль позвоночника. Виктор рыкнул и сильнее сжал объятия, подвергая губы сладкой пытке. Я не хотела, чтобы всё закончилось поцелуем. Здесь и сейчас твердо решила, что хотя бы на одну ночь этот мужчина станет моим. Руки сами потянулись к краю его футболки и задрали её. Следом мужчина стянул с меня кофту и накрыл поцелуями шею, ключицы, горячее дыхание опаляло кожу, он не целовал, он оставлял на мне свою метку, впиваясь и лаская каждый миллиметр кожи.

— Ника, ты уверена? — прохрипел он.

— Да, — накрыла его губы своими, а руками потянулась к молнии джинс. Расстегнуть её не дали. Мужчина подхватил меня на руки и перенес на кровать, нависая сверху. В свете камина его шрамы словно светились белыми полосами, дотронулась до того самого шрама на груди и провела пальцами.