Ю смотрит на мой рот, сглатывает и, расчесывая мне лоб, вновь мотает в отрицании головой.
– Нет…
– Почему?
– Здесь же люди…
– А позже? – вспыхиваю надеждой.
– Все равно нет… Я не могу…
– А когда сможешь?
– Ян…
Слышу, как утяжеляется ее дыхание, и вынужденно сбавляю напряжение. Сипловатым смехом по ее щеке прохожусь. Слегка кусаю и, конечно же, лижу.
Я ведь, блядь, бываю и без тормозов. А с Ю меня пиздец как заносит.
– Ах… – задыхается она.
Отстраняясь, подмигиваю и снова, мать вашу, ржу.
Отпуская Юнию на расстояние вытянутой руки, заставляю ее кружиться вокруг своей, а заодно и моей, оси. Золотистые пряди разлетаются по воздуху, юбка куполом встает, и моя красивая Ю, наконец, смеется.
С особым удовольствием притягиваю ее обратно к груди, ловлю горячий и рваный выдох, пью из небесных глаз эмоции.
– Пора в комнату, Ю… Скоро отбой.
Плевал бы я на время, не будь это веской причиной, чтобы заманить ее обратно в спальню.
– Еще чуть-чуть, Ян… – выторговывает Филатова, словно ребенок.
Смеюсь, но позволяю ей еще немного покружиться.
– Совсем кропаль, зай…
– Ох… Ян…
32
Она настоящая. Это не сон, и не мои грязные фантазии. Ю реально выходит в ночной сорочке из нашей общей ванной.
Оторопело скольжу взглядом от голых коленей, которые почему-то первыми бросаются в глаза, вверх. Хочу добраться до лица. Но… Эм… Вашу мать… На пути к глазам Юнии моему зрению приходится преодолевать такие душеебательные препятствия, что, блядь, помилуй, Боже, меня, грешного. Свободно спадающая по животу и бедрам розовая ткань стянута под грудью каким-то надроченным извилистым шнурком. А выше… Охуенные сиськи Ю, то самое сокровище Юнеско третьего разряда, которое она обычно прячет за всякими мешками и парашютами, оказываются прикрытыми лишь двумя треугольниками ткани.
И вроде ничего такого… Это даже не блядское кружево. Плотный трикотаж. Цвет вообще какой-то детсадовский.
Но, сука… К подобному зрелищу я абсолютно не готов.
Меня нахлобучивает такими эмоциями, что в пять секунд перегревает проводку нервной структуры организма. В глазах сначала темнеет, а потом, хрен пойми почему, становится влажно. Во рту, напротив, пересыхает так, что кажется, если посмею пошевелить языком, он рассыплется в прах.
Фух-ух-ух–ух-ух… Сердце, выжимая дикие затяжные эхоподобные звуки, напоминает о своей одурелой мощности. Хмельная кровь раздувает вены, чтобы на бешеной скорости пронестись по моему организму и, собравшись в основных реакторах, подрывать лютой пульсацией кожу.
То, что происходит ниже пояса, даже анализировать нельзя. Ноги подгибаются, когда похоть накачивает прошедшей все очаги радиации горючей субстанцией член. В сладострастных судорогах его кидает из стороны в сторону, как вышедшую из строя машину. Я выдохнуть не могу. Малодушно радуюсь плотности трусов, сдерживающих долбоебучего зверя, который решил, раз перед ним сегодня не встанут на колени, вдруг срубить в то же положение меня самого.
Из остолбеневшего состояния меня выводит Ю. Закрывая грудь, она обхватывает плечи руками и, поворачиваясь ко мне боком, дает оценить еще и свою голую, практически на всю высоту лопаток, спину.
– Это… Слишком, да? – частит крайне расстроенно.
Дрожь слез в ее задушенном паникой голосе заставляет меня мобилизовать резервные силы. Игнорируя жжение в зажатых на критическом стрессе мышцах и боль в паху, пересекаю разделяющее нас пространство, чтобы осторожно взять и развернуть Юнию к себе.
Смотрю в переполненные слезами глаза, но периферическим зрением я замечаю и то, как тонкая лямка съезжает с плеча Ю. Задерживая дыхание, невесомым касанием возвращаю ее на место.
– О чем ты? – спрашиваю забитым эмоциями голосом. Их слышно, даже несмотря на то, что я приглушаю высоту тона. – Что слишком, зай?
– У меня… – не сумев договорить, Ю подается вперед и, так и не разомкнув рук, которыми сжимает свои плечи, со вздохом прячет лицо у меня на груди. – У меня слишком большая… – понимаю, конечно, о чем речь, хоть произнести при мне вслух анатомическое название той самой впечатляющей части своего охренительного тела Юния так и не осмеливается. – Мама говорит,
Эта ее мама… Блядь… Какая, на хрен, вульгарность? Где она? А где Ю? Ее голой поставь, нимб над головой не поблекнет! Как же все ОНИ заебали! Сколько можно его полировать, ломая саму Ю?!
– Бред, – толкаю сдавленно и все еще хрипло. Она ведь прижимается ко мне полуголая, теплая, румяная. Да я только от одного ее запаха молниеносный столбняк ловлю. Но Ю ведь нужно успокоить. – Ничего у тебя не слишком. Все более чем идеально. Поверь, я знаю, о чем говорю.