Этот добрый жестокий мир (сборник)

Я опешила.

— Я не это имела в виду.

— А ее жена вообще не имеет никакого отношения к моему зачатию. Селия ненавидит меня. Я ублюдок. Меня нагуляли на стороне.

Он говорил это совершенно спокойно, но я чувствовала, как ненависть бурлит в его душе.

— А твой отец? Ты знаешь, кто он? — осторожно спросила я.

— Знаю, конечно. Он капитан звездолета.

— Ого.

— Мама знала толк в мужиках.

— Скучаешь по нему?

— Я его в глаза не видел, — соврал Аксель. Я по голосу поняла, что соврал. Значит, даже если лично и не встречался, точно знает, кто он и какой. — С чего мне по нему скучать?

— А что тогда к нему чувствуешь? Хотел бы встретиться с ним?

Он помолчал. Внизу, под холмом, на вершине которого мы валялись в траве и бездумно таращились в небесную синь, слаженно мурлыкали рабочую песню без слов мои братья. Они и еще тысячи тысяч таких же спецов обрабатывали лозу на уходящих к горизонту виноградниках. Урожай обещал быть выше всяких похвал. Песня летела над виноградниками вслед за клонящимся к закату солнцем, привязанная к этой планете так же прочно, как ее обитатели.

— Я его ненавижу, — сказал Аксель чуть позже. Сказал совершенно спокойно. И добавил: — Значит, мы обязательно встретимся.

И я поверила ему.

* * *

Они встретились этим же летом, когда цирковой звездолет заглянул с гастролью в нашу систему. Там вышел скандал, настоящий, с битьем лиц и судебным разбирательством, но в результате Аксель получил шанс вырваться из пыльного плена нашего сельского захолустья. Он был бы дураком, если бы не воспользовался им.

— Принудительная соцадаптация, надо же, — хмыкнула я, когда Аксель показал мне копию приговора. — Коулротерапия… Лечение клоунами, что ли? Теперь это так называется?

— Угу.

— И что будешь делать?

Аксель пожал плечами.

— Летать по Галактике вместе с папахеном и его кодлой, что же еще? Адаптироваться. Восстанавливать пошатнувшееся социальное здоровье. Ну, там меня научат всему… со временем. А попервости буду, наверное, за слонами убирать в шапито или воду им носить… Надо же с чего-то начинать?

Он улыбнулся — широко, озорно, очень по-мальчишески.

— А ты знала, что цирковые — хранители знаний и генетической стабильности во всем галактическом рукаве? — спросил он потом.

Ни о чем подобном я не знала, но тут у меня в голове щелкнуло, и часть фрагментов мозаики встала на нужные места.

— Поэтому они — единственные, кто может странствовать меж звезд, да?

— Ага, — кивнул Аксель и шмыгнул своим огромным красным носом. Потом выудил из ноздри огромный — под стать носу — платок и трубно в него высморкался. Из глаз у него длинными струйками брызнули слезы, а из ушей порскнули белые мышепрыги. Я рассмеялась. — Папа научил.

— И не скажешь, что он у тебя капитан, — сказала я. — Особенно если судить по выходкам и тому, чему он учит сына.

— У каждого в этом мире свой путь, — заметил Аксель. — Кто-то должен и дурака валять. А это иногда самое сложное.

— Не грустно улетать? — спросила я, чувствуя странный — словно птицекрылка забила крыльями — трепет в груди. Там, где пристало быть сердцу.

Влюбилась я, что ли? Дудки. Не дождетесь.

— Я не могу сказать, что хочу этого всей душой, — сказал мне Аксель. — Но это то, что я должен сделать. Здесь мне не место. Хотя я буду скучать по маме.

— А по мне?

— Вряд ли, — сказал Аксель и жестко глянул на меня из-под своих густых клоунских бровей.

— Ты так говоришь, потому что нарочно хочешь меня обидеть? Чтобы я тебя возненавидела и поскорее забыла?

Он ухмыльнулся во весь свой широченный рот.

— А ты неплохо соображаешь, мелкая, — сказал он и оглядел меня с головы до ног.

Словно в первый раз увидел. Я тоже смерила его взглядом.

— А хочешь со мной? — вдруг предложил он.

Застал врасплох. Этого и добивался: вон как ехидно поблескивают глазенки, густо обведенные, как у енота с легендарной Земли, концентрическими кругами зон гипер- и депигментации кожи!

Я невольно стрельнула глазами туда, где важный толстый папаша моего клоуна в компании таких же нелепых пестро разодетых толстяков загружался в ракету, расписанную афишами Межзвездного Цирка. Толстяки как по команде уставились на меня и сделали мне ручками. Я вяло помахала в ответ, и, как оказалось, зря: они тут же разыграли комическую пантомиму, суть которой сводилась к тому, что благородный клоун вырывает свою избранницу из тисков тяготения и косности людской и уносит к звездам, даря ей свободу и счастье.

— Счас, ага, — кивнула я им в ответ с самой скептической из гримас, на которые только было способно мое не созданное для гримасничанья лицо.

— Не веришь? — печально спросил Аксель.

— Почему? — спросила я. — Верю. А потом я рожу клоуненка и отправлюсь обратно на Скорус, доживать век в позоре, среди всеобщего презрения. Тут простой мир и простые нравы. И переделать этого не сможет никто. Я принадлежу этому миру, а ты нет. И мы оба это знаем.