Этот долгий полярный день (Страницы из североморского дневника)

— Как видите, досталось порту сильно. Почти все разрушено, погреться негде, и все-таки живем не тужим, — бодро и весело говорит Волчков. — Грузооборот порта непрерывно растет.

Да, это по всему видно. Несколько десятков транспортов стоит у разбитых причалов, а возле них не смолкает шум голосов, скрежет механизмов, резкие команды: «Вира!», «Майна!» Иногда для пущей убедительности несутся крепкие русские слова.

Краны и лебедки проплывают над головой, опускают свои металлические крюки глубоко в трюмы, загружают их рудой, апатитом или извлекают из трюмов громадные ящики с моторами для самолетов, бочки с горючим и маслом.

Борта и надстройки кораблей поседели от инея, обросли льдом, похожи на айсберги. Шутка ли сказать! Многие тысячи миль прошли корабли, и больше месяца моряки не видели землю, ежеминутно подвергаясь опасности нападения немецкой авиации и подводных лодок, действующих не в одиночку, как это было в самом начале войны, а «волчьими стаями»... Эти «стаи» перемещаются из одного района в другой, пересекая все Баренцево море. На широких палубах, впритирку друг к другу, стоят самолеты-истребители «Харрикейны». Они оклеены непромокаемой тканью и в таком виде похожи скорее на учебные макеты, чем на настоящие боевые машины.

«Харрикейны», или «птички», как нежно называют их грузчики, требуют осторожности и, я бы сказал, нежного обращения. Под фюзеляж подводят цепи, несколько раз пробуют поднять самолет, чтобы не задеть за что-нибудь и не повредить, и, только когда все хорошенько проверено, фюзеляж отрывается от палубы и опускается на колеса.

В том и состоит искусство крановщика, чтобы самолет «приземлился» сразу на три точки. За остовами самолетов опускаются моторы к ним, плоскости и все остальное снаряжение, надежно упакованное в больших ящиках.

— Союзники помогают, — заметил я.

— Помогают, да не тем, чем нужно, — махнул рукой Волчков. — Шлют нам истребители «Харрикейны» по принципу: бери боже, что нам негоже. Скорость у них аховая, не сравнить с «мистерами» (так назывались на Севере немецкие самолеты «мессершмитты»). Этот летит как пуля, а англичанин чапает по-черепашьи. Где ему состязаться с немцами! — с горечью заключил Волчков.

Очень скоро мне довелось убедиться в правоте моего собеседника. Я приехал на базу морской авиации и при первом же знакомстве с летчиками услышал то же самое, о чем говорил портовик Волчков.

Я беседовал с командиром эскадрильи Дижевским — первоклассным истребителем, мастером своего дела и к тому же человеком с острым умом, который за словом в карман не полезет...

Он очень интересно рассказывал мне о воздушных боях и для большей ясности рисовал в блокноте схемы сражений.

Выслушав, я попросил Дижевского написать статью о воздушных боях на «Харрикейнах».

Он рассмеялся и спросил:

— Да вы шутите, дорогой товарищ, или серьезно? Вы знаете, что «Харрикейн» против «мессершмитта» — гроб. «Мессершмитт» с небольшой высоты пикирует и опять наверх, а ты дашь мотору полную нагрузку, лезешь, лезешь и никак до него, черта, не доберешься. Теперь мы даже не ввязываемся в драку, а сразу занимаем круговую оборону. С бомбардировщиками можно воевать, а с «мессершмиттами» ничего не получается. Просто чистая случайность порой выручает. Если ты ходишь на высоте четыре тысячи метров, а он много ниже, то за счет резкого снижения его иной раз подсечешь. У него скорость гораздо больше, во-первых, и, во-вторых, он идет хорошо по прямой. Из семи немецких самолетов, которые я сбил, пять бомбардировщиков и только два «мистера».

Нет, не от хорошей жизни «Харрикейны» были у нас на вооружении. Как только развернулись наши заводы, эвакуированные на восток, на фронт пошли потоком замечательные скоростные истребители МИГи и ЛАГи, с которыми немецкие летчики предпочитали не вступать в бой. О таких самолетах можно было только мечтать в 1941 году.

...Начальник участка сидит в остекленной кабинке, напоминающей милицейскую будку на перекрестке улиц, и отдает приказания по телефону:

— Ко второму причалу двадцать пульманов. К третьему причалу восемнадцать платформ.

Вагоны идут один за другим. День и ночь нагружается все, что поставляют нам союзники. Освободившиеся трюмы иностранных пароходов тут же заполняются лесом и концентратами апатита. Это добро отправляется в Англию и Америку.