Этот, с верхнего этажа (СИ)

«Мама, мамочка, прости меня», — Тому хочется плакать, но в печи, в которую превратилась кухня, уже нет места для влаги, даже такой крошечной. Том думает о своих родителях, в груди его все сжимается: чем же они заслужили? Пытались сделать для него все, у них ведь больше нет никого. И что с ними будет теперь? Он видит это перед глазами так же четко, как если бы все уже произошло — сначала похороны, осунувшееся лицо матери, тонко сжатые губы отца; затем — бесконечный период траура, тишина, никаких улыбок, никаких слез, совсем ничего; потом — развод. Разве смогут они после такого быть вместе?

«Простите меня», — уже нет сил думать. Боль возвращается понемногу, стоило Айзеку его отпустить, и теперь все тело невыносимо жжет, будто к нему прижимают каленое железо. У Тома мысли в голове путаются, до тех пор, пока не остается только одна — о том, что ему очень больно и, может, лучше тоже выпрыгнуть в окно, не дожидаясь, пока смерть настигнет его здесь, на кухне не человека, но монстра. И он, не в силах подняться, ползет к окну, цепляется тем, что осталось от рук, за подоконник, но подтянуться уже не может. Он кашляет и хрипит, задыхаясь, он хочет кричать, но в конце концов начисто лишается сил, сползает на пол и последним, что он видит, оказывается полупрозрачный силуэт Айзека Хоровеца, танцующего вверх ногами на потолке свой завершающий танец.

В себя он приходит от прикосновения прохладных пальцев к лицу. Открывает глаза — над головой черный потолок. Черная комната, дым без запаха, перегоревшая в труху мебель. Том встает на ноги и хочет отряхнуть одежду от сажи, но его одежда чиста. Сам он тоже чистый, ни единого следа от пожара: нежная гладкая кожа, белая, белее даже чем раньше. И Айзек, твердо стоящий на полу рядом, такой же.

Том удивляется. Смотрит на Айзека, на то, какой он на самом деле. У него уверенные глаза, европейские черты лица. Непринужденная поза — словно он освободился от всех тягот и забот. Том протягивает руку, и пальцы упираются в грудь Азека, даже не думая проходить насквозь.

— Вот оно как, значит, — тянет Том. — Я хотел бы еще хоть раз посмотреть на родителей.

— Оставь, — отвечает Айзек. Откуда-то достает сигарету, зажимает ее губами. — Забудь обо всем.

Он прячет кончик сигареты в пальцах, табак начинает тлеть. Нет никакого запаха или дыма, вообще ничего нет. Айзек кивает головой в сторону окна, на проплывающие в вышине облака, и говорит:

— Идем.