Этот сладкий запах психоза. Доктор Мукти и другие истории

Карл услышал, как Дэрмот пошел греметь своими дневными горшками. Услышал щелчок и бульканье электрочайника, клацанье зубных протезов старика, клекот в его груди. Булькающие звуки отозвались в Карловом мочевом пузыре. Делать нечего — ему нужно справить нужду. Ждать, пока старик уснет и можно будет воспользоваться туалетом, он не мог. Нет, похоже, придется прямо здесь.

Карл пошарил в поисках подходящей емкости среди массы окружающего хлама. Все, что ему требовалось — ваза или горшок, его бы это вполне устроило. Но ничего подходящего не попадалось, даже небольшие кастрюли и сковородки были наглухо завалены: если сдвинуть хоть одну, остальное с грохотом посыплется вниз. Видимо придется облегчаться прямо не сходя с места. Все равно из-за вони в квартире старик ничего не почует, подумал он. Повернулся к стене, будто это был писсуар, и рванул эластичный пояс, расстегивая брюки. Пожалуй, решил он, надо отливать мелкими порциями, аккуратными концентрическими кругами, чтобы поменьше шуметь. Потребность была настолько сильной, что Карл покачнулся и нейлон с треском зацепился за покрытие из «Артекса».

Карл зажал струю большим и указательным пальцами. Синяя ласточка, вытатуированная на сращении пальцев, намокла. Он дождался, пока с неизменным бульканьем и щелканьем старик прошел в соседнюю комнату. Напрягся изо всех сил, чтобы не закричать, не взвыть или не закашляться… но все обошлось, только с мягким шелестом упал лист бумаги. Согнувшись в три погибели, Карл прошлепал к двери и дальше в коридор. На стене висел барометр, на другой — календарь. У входной двери стоял телефонный столик. Буря. Свобода. Пестрота. Пророчество. Ясность. Связь. Выхода нет. Он заглянул в гостиную и увидел голову старика — блестящую лысину в пятнах, — выступающую над спинкой кресла, повернутого к окну. Голова была беззащитной, как яйцо, которое собирались разбить, или мячик для гольфа, по которому вот-вот должны были ударить так, чтобы он взмыл вверх, перелетел через реку и населенный квартал, а также через дельту реки перед ним, после чего плюхнулся бы обратно на землю, запрыгал и покатился до полной остановки среди зеленых полей, простиравшихся до туманного горизонта.

Долгие минуты голова старика оставалась совершенно неподвижной, потом вздрогнула, послышался еще один мягкий шелест. Опьяненный чувством опасности, Карл постучал сбитыми костяшками пальцев по побелке дверного косяка; голова разве что чуть-чуть покачнулась. Карл на полшага прошел в комнату. Теперь он мог разглядеть впалую стариковскую щеку, ухо — бугорчатый выступ хряща, съеденного временем, а на столике сбоку от кресла лежала телесного цвета пластмассовая пластинка слухового аппарата. Парень захохотал, щелкнул пальцами, повернулся, вломился в ванную и, освободив другую руку, стал отливать по-собачьи.

Днем Дэрмот обыкновенно читал более объемные издания. Предпочтений у него не было. Все, что ему попадалось, вполне годилось к употреблению — он был уже слишком стар, чтобы отравиться. Слишком стар и слишком горд, обозревая со своего двадцатого этажа, как разрушается город. Когда-то он видел десятки — даже больше — других корпусов, но теперь он был один, и корпус тоже остался всего один, как привалившийся к барной стойке небес, затянутых облаками, пьянчужка, чьи кореша уже сровнялись с землей, растеряв остатки человеческого.

Дэрмот читал книги, не заботясь об их содержании. Буквы были странниками, равно как и люди на улице внизу. Течение времени из всего делает вымысел, размышлял он. Когда его семья впервые въехала в этот корпус, обосновавшись в квартире с тремя спальнями на двенадцатом этаже, Дэрмот узнавал в лицо каждого третьего прохожего на улицах в округе, и если даже не помнил чьего-то имени, то точно знал имя его матери, отца или брата. Процесс, в который была замешана и затем восстановлена на новом бетонном остове вся улица — раз-два, разобрали и заново собрали на двести футов выше, — объединил людей узами какого-то более прочного родства. Боже мой, такой-то и такой-то жили в конце той улицы, а такая-то вечно все тащила на себе, а вон те, детишками, все время пробирались на стройку, но даже их выводку досталась тут квартира — теперь они постоянно катаются на лифте, устраивая вечно одни и те же безобразия.

Карл вышел из туалета, проплыл в коридор и протянул руку к дверному замку. Если идти, то теперь, оставаться едва ли возможно. И все же… все же… снаружи могло быть что угодно, чего лучше поостеречься, готовая петля, в которую он долгие годы все больше и больше залезал. Почему не остаться, почему? Они схватят его за шкирку и швырнут на крыши гаражей в конце огороженного поля, а затем поднимут опять. Вынут осколки стекла из кожи щек и запихнут в глаза. Один будет держать за ноги, пока другой размахнется для удара.