Этот сладкий запах психоза. Доктор Мукти и другие истории

Когда забрезжило утро, в момент пробуждения, Дэрмота снова поразило, так же, как в первый раз, с точно выверенной силой, сколько же иронии было в том, что его телу, искореженному и шелушащемуся, отсыревшему и прогнившему, все же, судя по всему, удалось пережить разрушение этого взмывшего вверх утеса из стали, бетона, асбеста и камня. Ранним утром — и это был главный факт, который предстояло заново осознать после пробуждения; это было важнее, чем дышать, думать или двигаться, — Дэрмот ощущал со стороны здания что-то вроде родительского присутствия, одновременно и сурового, и мягкого, крепко обнимающего его, защищающего всей своей надежной массой, взирающего на враждебный мир сквозь сотни своих прямоугольных глазков. От здания даже исходил запах родителей — хмельной аромат исключительной близости, влекущий и в то же время отталкивающий.

Доковыляв до дивана-кровати, Дэрмот снял покрывало, свернул его, чтобы развернуть на следующий день, и принял свою обычную позу. Вскоре его голова попала в поле зрения Карла, который прихрамывая, на цыпочках пробрался через комнату к туалету. Хренов фрик, — подумал Карл, — если бы я не слышал его шагов и звука сливного бачка, то поклялся бы, что он с прошлой ночи не вставал.

Насколько быстро возникает рутина? Если поместить два агрессивных и запуганных существа вместе в замкнутое пространство, то довольно быстро. Особенно если один не очень в курсе намерений другого. За первый день, проведенный в квартире Дэрмота, Карл настолько вошел в монотонный ритм жизни старика, что под конец ему стало казаться, что он прожил тут уже несколько месяцев. Когда старик кашлял, Карл пользовался случаем и тоже прочищал горло, когда он пил чай или еще какое пойло, Карл и тут не упускал момент, когда же старик ходил в уборную, Карл шел следом и сразу же занимал освободившееся место. Старик задавал тон, помогая Карлу достичь очередной ничтожной цели. В промежутках Карл занимал позицию у правого окна спальни. Здесь, если присесть на корточки, можно было спрятаться за грудой старых кухонных стульев, а если встать перед окном — смотреть на город.

За то время, что Карл тенью следовал за стариком, произошла странная вещь. Он начал постигать, что это значит — жить с кем-то, приноравливаться, терпеть тихий, но раздражающий шум соседства. Разглядывая город, он учился терпению. Получал образование.

В стороне от грузового порта в устье реки стояли танкеры, торговые судна помельче направлялись вверх по течению, разрезая килями бурую ткань воды. Карл научился отличать одни от других. Он наблюдал за отливом и одновременно за потоком новоиспеченных жильцов внизу. Синие мусорные контейнеры на колесиках скопились у садовых ворот, потом выстроились вдоль тротуара, чтобы извергнуть содержимое своих недр в отвратительные пасти мусоровозов. После чего развернулись и убрались восвояси. Мокрое белье повисло на веревках и оставалось в таком положении, пока, съежившись, не высохло. Огромных размеров курятник, принадлежащий начальной школе по соседству, заглотнул одинаковых цыплят, потом выплюнул их, опять заглотнул и снова выплюнул. Карл видел крошечные фигурки: серые, чуть выше — синие ноги перегоняли свои темные тени по зеленому игровому полю. Пожилая женщина держала за руку малыша, а тот с важным видом вышагивал вдоль стены. И все это время по обеим сторонам проезжей части шли машины, каждая на положенном расстоянии от впереди идущей — множество вагончиков на резиновых колесах, бегущих по невидимым рельсам.

Проходили часы, дни, постепенно Карл совсем отключился. Он пялился на местность, покрытую облупившейся краской, на голубя, приземлившегося на карниз окна спальни, пока тот не разрастался до размеров вселенной, перед которой Карл благоговел. Игра с переменой погоды и света над городом вводила его в транс. Утопая на дне бетонных ущелий, он никогда не задумывался о том, что творилось наверху. День был просто сухим или дождливым, солнце либо светило, либо нет. Но теперь каждый порыв ветра или мгновенный луч солнца вызывал существенное изменение в его сознании. И прежде всего — облака, всклокоченные и застывшие — сама суть, из которой сделаны грезы. Им предстояло либо обернуться человеческими фигурами, пейзажами, животными или богами, либо на ветру превратиться в бесформенную массу и размазаться по всему небу.