Ева-пенетратор, или Оживители и умертвители

При виде Жюльена приходило в голову: наконец-то ожил глагол во плоти, как вещали пророки.

Наконец-то кончилось одиночество Беньямина.

Наконец-то Кафка нашёл свою коммуну.

Наконец осуществилась мечта Пессоа: сбросить одежду культурного человека и уплыть с пиратами в море.

Пришёл конец изгойству Лотреамона.

И кончилось скитальчество Рембо по библиотечным полкам, кончилась заброшенность Хлебникова и Мандельштама в горах книжной пыли, кончилась изоляция Арто в дизайнерских книжных магазинах.

Больше никто не посмеет заткнуть дровами бушующее пламя.

Больше никто не сотрёт с лица Земли сырую землю.

Нет больше проблемы головы, есть лишь паралич тела.

Подросток-умертвитель

Читаю сегодня в английской газете: подростку семнадцати лет (имя не названо) предъявлено обвинение в том, что он умышленно столкнул шестилетнего ребёнка со смотровой площадки в лондонском музее Tate Modern.

Музей современного искусства Tate Modern – самая посещаемая лондонская аттракция.

Смотровая площадка находится на десятом этаже новейшей пристройки к музею, которая носит имя миллиардера Леонида Блаватника – спонсора этого архитектурного детища.

Жертва – французский мальчик, пришедший в музей со своими родителями, – упала на крышу пятого этажа и находится сейчас в критическом состоянии.

Он лежит в лондонской больнице, куда был доставлен из Tate Modern на вертолёте.

У него травматическое кровоизлияние в мозг, а также многочисленные переломы позвоночника, ног и рук.

Семнадцатилетний обвиняемый был задержан на месте преступления и предстанет перед судом по обвинению в попытке убийства.

Лондонская полиция обратилась к возможным очевидцам события: «Если вы видели произошедшее, просим вас незамедлительно обратиться к нам и дать свидетельские показания».

Одна из свидетельниц – журналистка Ольга Малевска – так отозвалась о случившемся: «Абсолютный ужас».

Ну а я – какое я имею к этому отношение?

Прочитав сообщение в газете The Guardian, я тут же вспомнил, что всегда, когда нахожусь на крыше здания или на каком-нибудь высоком балконе, хочу спрыгнуть оттуда – раз и навсегда.

Высота манит?

Смерть притягивает?

Возможно.

В любом случае: меня тянет сигануть – и в смятении я отступаю от края.

А однажды, стоя на краю зенитной башни Люфтваффе в Вене, я почувствовал искушение столкнуть вниз Варьку, державшую меня за руку.

В голове мелькнуло: потяну её за собой – и вместе кувыркнёмся, опрокинемся, грохнемся.

А ещё представилось: «Что если мы не упадём, а полетим, полетим, полетим?»

Может, семнадцатилетний в Лондоне тоже нечто подобное вообразил?

Или что там у него было в башке?

Генрих фон Клейст – вот кого надо спросить.

Оживительница-смерть

Есть старая истина: человек живёт, только когда он умирает – по десять раз за день.

Значит, смерть тоже может оживлять, а как же.

Вот я сейчас умру – и мне же станет легче.

И всем вокруг – мерзавцам и святым, клопам и бабочкам, цветам и носорогам – всем им, во мне живущим, полегчает.

Не ждать же мне, пока я стану трупом!

Я лучше уберусь в траву сейчас.

В дремучий лес, в лога, в берлогу, в чащу.

Уйду – с бездомным взглядом – без прощаний.

Но прежде я спрошу: а где же тот майор – бежавший с Колымы, убивший лагерную сытую охрану?

Где он во мне?

Неужто умер и воскреснуть может лишь в совести больной?

«Последний бой майора Пугачёва» – шаламовский рассказ о бунте, бегстве, смерти (оживительнице жизни).

Где ты, майор, – спаситель мой – где, где?

Где твой упорный поцелуй гадюки?

Где твой славянский мстительный триумф?

Сто раз я спрашивал себя: жив ли во мне тот человек в погонах, который ранним утром по весне пошёл прикончить Сталина в его хлеву кремлёвском?

Где был ты, Рокоссовский, в этот час?

Где выдержка военная была – и мысль, и смех, и кобура, и доблесть?

Где честь мундира и восторг стрелка?

Где совесть маршала и клокотанье гнева?

Ведь ты носил наган с утра до ночи.

Так почему ты, сволочь, не убил – в любом году, в сороковом, сегодня?

А граф фон Штауффенберг – брат твой – попытался.

О, как же я – в своём масштабе мелком – хочу помочь убить тебе, убийца.

Я осветить хочу твой твёрдый шаг, который мне дороже всех доводов людских, всех благ и всей ничтожной славы.

Иди, иди – и прострели тот череп.

Чтоб брызнули мозги на стол, на самовар, на китель.

Чпок! – и каюк мужикоборцу-суке.

«Последний бой майора Пугачёва» – вот ветхий мой завет, вот лучший мой рассказ, молитва, стих, помин, псалом и притча.

Вся жизнь моя – в кромешном промежутке: меж носом, убежавшим от майора Ковалёва, и выстрелом майора Пугачёва.

Сталин, падай!

Всем подлым сукам: умертвитесь вмиг!

Омойся кровью – и в тайгу, убийца!

Американский рассказ

Однажды я читал американский рассказ о человеке, заснувшем в шкафу своей гёрлфренд.

Это история первичного оживления индивида.

Итак, некто залез в шкаф, чтобы подшутить над своей возлюбленной.

Он залёг в шкафу, расслабился и был одурманен запахами и прикосновениями пустых одежд любимой.

Незаметно этот человек провалился во мрак кромешный.