Эвакуатор

Бабушка, в общем, ее и растила – если понимать под этим словом не повседневную заботу, принудительное кормление и нудное проверяние уроков, а то единственное, без чего все остальное теряет смысл: влияние. Несмотря на все несходства (бабушка была рослая и светловолосая, до сих пор не совсем поседевшая, а Катька маленькая и черная), характером и вкусами Катька пошла в нее. Обе предпочитали крыжовенное варенье всякому другому, любили картошку с маслом, редиску, суп из тушенки с лапшой – баранину же и копченую рыбу терпеть не могли. Была и другая бабушка, по материнской линии, но ее Катька видела только однажды и родственницей не считала. Она жила в Сибири и даже писала редко. После родительского отъезда (бабушку даже не уговаривали, зная ее упрямство и привязанность к дому) у Катьки в России почти не осталось родни. Все представление о родине свелось к дому на брянской окраине, и больше, по сути, жалеть тут было не о ком. Мысль о бабушке всегда успокаивала Катьку – успокоила и сейчас; конечно, она откажется ехать, конечно, до Брянска паника еще не докатилась, – но теперь уже от Катьки зависело найти слова, чтобы уговорить бабушку. Правда, не совсем понятно было, что случится с Брянском, но, судя по тому, что уже после их с Игорем поездки в Тарасовку вдруг ни с того ни с сего взорвались три дома на окраине Воронежа, враг не собирался ограничиваться Москвой.

А куда я ее везу, в лейке, с новым для нее и непонятным ей человеком? Где гарантия, что мы вообще долетим? Никакой гарантии, одна радость, что мы будем вместе. А как мы до этого жили врозь, обмениваясь редкими звонками и письмами? Последний раз я ездила к бабушке прошлым летом, и то ненадолго. Никаким эвакуатором еще и не пахло, да и никаким концом света тоже. Впрочем, пахло, только в Брянске этот запах, преследовавший меня в Москве, никогда не чувствовался. Его забивал запах антоновки в погребе, левкоев, маков и табака во дворе, сухих трав на кухне. Мой дом был тут с самого начала. Когда сюда приходили родители, они, казалось, были чужими, рушили то, что было между мной и бабушкой. Они вносили сюда веянье мира, в котором мне никогда не было хорошо. Меня у бабушки любили все – кот, дом, соседи, и не за то, что я внучка: прав эвакуатор, никакое родство ни к кому не располагает само по себе. Не в нем дело. Просто я была отсюда, из этого древнего полуязыческого мира, в котором все договаривались с кадкой, землей, забором, погодой – жили в непрерывном дружественном сговоре, а как этот сговор разрушился, так и появилось предчувствие беды. У бабушки мне всегда было спокойно, больше чем спокойно – с ее миром я могла договориться. Пошепчешь – и пройдет. Попросишь – и дастся. У русских была какая-то своя вера, но они ее предали, и брошенный ими маленький бог, не держащий на них зла, теперь страшно ограничен в возможностях: он может помочь только от сих до сих. Мы отдали себя во власть иных, чуждых божеств, с которыми договариваться бесполезно. Теперь они нас уничтожают, а тихие, малые боги наших лесов и болот следят за этим с беспомощным ужасом. Но по крайней мере бабушку, богиню брянской окраины, я отсюда вытащу.

Оставалось четыре дня. Мужа она решила предупредить в последний момент – свекровь, естественно, упрется, но тут уж как-нибудь. Оставалось два места, но о них Катька предпочитала не думать. Подруга Лида? – я здесь-то через два часа не знаю, о чем с ней говорить. Посмотрим. В крайнем случае схватим первых попавшихся. Она до такой степени была поглощена этим противоестественным отбором, что уже почти не думала о том, врет Игорь или нет, взлетит или не взлетит его лейка, – последний шанс есть последний шанс, и о нем лучше не задумываться. Недвижимость в Москве стремительно упала в цене, билеты за границу раскупили на полгода вперед, поезда брали штурмом, срок ультиматума истекал, а Шамиль ежедневно слал письма, нигде не публиковавшиеся, но вполне доступные в Сети: до гибели вавилонской блудницы осталось шесть… пять… четыре дня, и воинам великого джихада смешна самонадеянность беглецов: клеймо свое они уносят на себе.

Надо было ехать в Брянск. У Катьки не было надежды взять билет на поезд – с Киевского вокзала беспрерывно отходили автобусы: рейсовые отправляли междугородными маршрутами. Единственным городским транспортом остался троллейбус: метро закрылось во избежание массовой гибели пассажиров в час пик. Доехать до Брянска в автобусе киевского направления стоило порядка полутора тысяч – цена фантастическая, но и она росла с каждым днем. Мужу Катька ничего не объясняла.

– Переждите как-нибудь с Подушей. Я послезавтра вернусь совершенно точно. Бабушке надо помочь.

– Никуда ты не поедешь, – вяло сказал Сереженька.

– Сережа, я поеду. Я не знаю, как она там.

– Кать, сейчас не то время. Ты не можешь… ну что это такое, в конце концов! Мы должны думать, куда из города бежать…

– Сережа, – сказала Катька абсолютно спокойно. Она умела с ним быть спокойной, всегда чувствуя свою силу на фоне его слабости. – Я тебе говорю совершенно точно: через пять дней мы все уедем отсюда.