Эвакуатор

Какой же подъезд? Третий, третий… второй этаж… Какая квартира? На лестничной клетке их было восемь, по четыре справа и слева; в пяти были открыты двери и все являло вид внезапного бегства. По полу змеился одинокий шарф – забыли! Катька метнулась к трем закрытым дверям справа от лифта, бешено нажала кнопки звонков – один дилидонил, другой чирикал, а третий зазвонил резко, как будильник, и эта третья дверь открылась. На пороге стоял лысый сутулый мужчина лет пятидесяти, до того придавленный всей своей жизнью, что никакая московская катастрофа не смогла бы испугать его больше.

– Скажите, – задыхаясь, выпалила Катька (удушливый дым полз снизу, пахло паленой резиной), – скажите, у вас не живет мальчик?

Сутулый мужчина молча отступил в сторону и кивком указал ей на обшарпанную дверь меньшей комнаты. Мельком она увидела убогую обстановку большей. У окна стояла испуганная маленькая женщина и смотрела на Катьку в немой невыносимой тревоге.

– Я быстро, – сказала Катька зачем-то и толкнула дверь.

В маленькой комнате, в которой действительно стоял шкаф из ДСП, а кроме него письменный стол с облезлым стулом и аккуратно, по-солдатски застеленная кровать, – кружился высокий стройный мальчик с высокой черной шапкой волос. При виде Катьки он учтиво поклонился, словно давно ее ждал, и продолжил свое кружение от окна к стене, чуть покачивая руками при поворотах. Двигаясь к окну, он кружился по часовой стрелке, а возвращаясь к стене – против: наверное, чтобы не закружилась голова.

– Заходите, пожалуйста, – сказал он очень вежливо. – Простите, что я должен с вами разговаривать вот так, но прерваться мне нельзя.

– Благодарю вас, – в тон ему ответила Катька. Мальчику было на вид лет семнадцать, на нем были узкие джинсы и клетчатая ковбойка.

– Вы, наверное, хотите узнать, зачем я это делаю? – спросил мальчик ломким голосом.

– Нет, я уже поняла. Я только не уверена, что по нынешним временам этого достаточно.

– Иногда мне тоже кажется, что уже ничего не спасешь, – спокойно отвечал мальчик, – но задумываться о таких вещах вредно. Если задумываться об очевидном, можно забыть свои обязанности.

– Как вас зовут? – спросила Катька.

– Меня зовут Валентин, – ответил он с поклоном. – А вас?

– Меня зовут Екатерина. Можно Катька, – сказала она и сделала реверанс. – Валя, я бы хотела, чтобы вы поехали со мной. Если настаиваете, я могу забрать и ваших родителей.

– Благодарю вас, – твердо сказал Валя, подтанцовывая к окну, – но это совершенно невозможно. Меня ведь никто не освобождал от моих обязанностей.

– А кто вас мог бы освободить? – спросила Катька, кружась рядом с ним. Получался почти вальс, но поврозь. – Знаете, один мальчик тоже был обязан хранить свое честное слово и стоял на посту три часа, хотя игра в войну давно закончилась. Его мог освободить только военный. Скажите, какого человека привести вам.

– Это не человек, – сказал мальчик, беря ее за талию и осторожно кружа, – и вам вряд ли удастся его привести, Екатерина. Я думаю, что он скоро придет сам.

– Валя, но если все действительно серьезно? Если вы никого этим не спасете?

– Я не должен об этом думать, – виновато сказал Валя. – Может быть, и не спасу. Мне кажется, вся беда именно оттого, что мы все время думаем: а что, если? А надо делать, и все. Каждому ведь сказали, но делают очень немногие.

– Валя, а родителей вам не жалко?

– Очень жалко, – сказал Валя, отвешивая полупоклон окну. – Но если солдата призывают, родителей тоже жалко. А он все равно идет, верно?

– Хотите, я заберу их?

– Не надо. Они все равно не поедут.

– Ну ладно, Валя. Мне пора. Я уезжаю насовсем.

– Екатерина, я желаю, чтобы все у вас было благополучно, – сказал он вежливо. – Благодарю за то, что вы пришли. Вы чудесно танцуете. С тех пор, как я получил приказ, у меня почти никто не бывает.

– Если у вас получится все спасти, я обязательно вернусь, – сказала Катька.

– Буду ждать, – ответил мальчик, продолжая кружиться.

Катька вышла из комнаты.

– Может быть, покушаете? – робко спросила мать мальчика, по-прежнему не отходя от окна. Видимо, здесь действительно редко бывали гости.

– Спасибо, – сказала Катька, густо краснея и чувствуя себя предательницей. – Я еще зайду.

Можно было, конечно, позвать дядю Борю, схватить мальчика в охапку, уговорить родителей… Но что-то ей подсказывало, что это будет неправильно и даже грешно – все равно что снимать часового с поста. Она сбежала по лестнице и увидела, что по стене дома зазмеилась извилистая трещина. Страшный гул нарастал вокруг. Катька подбежала к «газели».

– Поехали, дядь Боря, – выдохнула она.

Дядя Боря невозмутимо завел мотор, и они поехали в красный туман, в сторону кольцевой дороги. Он вел машину спокойно, но очень быстро. В уазике все молчали. Когда выехали из Свиблова, Катька услышала позади грохот и рев – пространство стремительно смыкалось за ними, и вместо Свиблова стояла сплошная стена огня. Мир схлопывался, и прямо за ними неслась волна невыносимого жара, накрывая город, плавя асфальт, валя на своем пути дома, тополя, фонари.

– Не спас, значит, – сказала Катька.