Евангелие от Иисуса

Когда же заря делала первый шаг за порог дня, он поднимался и уходил в свой шатер, съедал малую толику того, что поочередно готовили ему и приносили Иоанн и Иуда, но не отвечал, когда они здоровались с ним, а однажды довольно грубо обошелся с Петром, который всего лишь хотел узнать, как он себя чувствует и не будет ли каких распоряжений. Петр поступил не не правильно, а всего лишь несвоевременно – по истечении недели Иисус вышел из шатра не под вечер, но средь бела дня, присоединился к своим ученикам, разделил с ними трапезу, после чего сказал: Завтра мы идем в Иерусалим, во Храм, вы будете делать то же, что я, ибо пришло время узнать Сыну Божьему, как может он послужить в доме отца своего, а Мессии – начать делать то, что должно ему. Ученики принялись расспрашивать о том, что означают эти его слова, но Иисус прибавил к сказанному лишь: Вам не придется доживать до старости, чтобы узнать это. Ученики не привыкли, что он говорит с ними так сухо и жестко, как внове было им видеть на лице его, обычно таком покойном и кротком, суровое выражение, делавшее его почти неузнаваемым и ничем не напоминавшим лицо прежнего Иисуса, который шел, куда посылал его Бог, и никогда ни на что не роптал. Без сомнения, перемены столь разительные проистекали от тех же, пока еще неведомых причин, заставлявших его сторониться сообщества его друзей и ночами бродить, как одержимый бесами, по лощинам и кряжам в неустанных поисках слова. Однако Петр, бывший старше годами всех учеников, почел, что несправедливо будет со стороны Иисуса бросить им без всяких объяснений «Идем в Иерусалим», словно они у него на посылках и годны на то лишь, чтобы покорно и ни о чем не спрашивая исполнять его волю. И он сказал так: Мы признаем могущество твое и власть, соглашаемся и со словами твоими, и с деяниями, совершаемыми тобою как Сыном Божьим и как человеком, но нехорошо, когда ты обращаешься с нами, будто мы не вошедшие в разум дети или выжившие из ума старцы, не посвящаешь нас в свои замыслы, велишь делать то же, что делаешь сам, не давая нам возможности в меру способностей наших осмыслить то, что потребуется от нас. Простите меня, отвечал на это Иисус, но я и сам не ведаю, что ведет меня в Иерусалим, мне просто было указано идти туда, вот и все, вы же вовсе не обязаны следовать за мной. Кем было тебе указано идти в Иерусалим? Тем, кто овладел моим разумом и решает, что должен я делать и чего не должен. Ты сильно переменился после того, как встретился с Иоанном. Я понял, что пришел принести не мир, – не только мир, но и меч. Если Царство Божие близко, спросил Андрей, зачем же нужен будет меч? Бог не сказал мне, каким путем придет к вам его царство: мы испробовали мир, испробуем теперь и меч, а Бог пусть сделает выбор, но, снова говорю вам, вы не обязаны следовать за мной. Ты сам знаешь, сказал Иоанн, что мы пойдем за тобой куда угодно. Не зарекайся, лишь те, кто дойдет, узнают, куда вел я их.

Наутро отправился Иисус к дому Лазаря не столько затем, чтобы проститься, сколько чтобы подать своим приходом благосклонный знак того, что вернулся в общество людей. Но Марфа сказала, что брат уже ушел в синагогу. Тогда Иисус и двенадцать его спутников двинулись по дороге на Иерусалим, Магдалина же и остальные женщины проводили их до городской черты, там остановились, маша вслед уходящим, которые, однако, не узнали об этом, ибо так ни разу и не обернулись. Небо хмурилось, обещая скорый дождь, и оттого, наверно, не было у них ни встречных, ни попутчиков – те, у кого не было важных и неотложных причин идти в Иерусалим, предпочли дома посидеть. Но тринадцать шагают по этой не просто безлюдной, а пустынной дороге, и наперегонки с ними катятся у них над головами, над вершинами гор низкие темно-пепельные тучи, словно задались целью раз и навсегда соединить небо и землю, влить металл в изложницу, слить самца и самку, вогнать шип в паз. Когда, однако, подошли к городским воротам, убедились, что у них – всегдашняя толчея и по-прежнему многолюдно, и придется долго терпеливо ждать, пока продерешься ко Храму. Но они ошиблись: при виде этих тринадцати – босых, обросших бородами, вооруженных тяжелыми суковатыми посохами, в тяжелых темных плащах поверх хитонов, помнивших, по виду, сотворение мира, – испуганная толпа отхлынула и раздалась в стороны, и люди спрашивали друг друга: