Даже Сигюн, которая обычно первой бросалась мне навстречу, вела себя отчужденно.
– Это была вынужденная мера, – заявила она мне, когда я, наконец, ее нашел (я был страшно голоден после длительного полета и надеялся получить целое блюдо своих любимых тартинок с джемом). – Твой сынок, оборотень проклятый, отвратительно влиял на наших мальчиков!
Что ж, он действительно на них влиял. Вынужден это признать. Нари и Нарви были с Фенни почти ровесниками, так что вскоре эта троица стала просто неразлучной. Возможно, на них действовало его очарование настоящего «плохого мальчишки», а может, их увлекли истории, которые он им рассказывал о Железном лесе. Так или иначе, но даже я успел заметить, что они мгновенно начали во всем ему подражать: отрастили патлы, падавшие на глаза, и старательно изображали волчий оскал.
– Ничего, скоро они вырастут и избавятся от этих дурных привычек, – с надеждой сказала Сигюн, поведав мне о том, как Фенрира заковали в цепи и навсегда удалили из Асгарда во имя всеобщего спокойствия. – Да и ты сам скоро забудешь об этом неприятном происшествии, – и она игриво мне улыбнулась. – Вот слопаешь парочку чудесных тартинок, которые я для тебя приготовила, и тебе сразу полегчает.
Но мне вдруг совершенно расхотелось есть. И в душе моей снова зашевелился тот клубок колючей проволоки, невыносимо меня терзая.
Понимаете, они ведь специально отослали меня из Асгарда, чтобы у меня за спиной быстренько все провернуть! Мысль об этом не давала мне покоя. Какое коварство! Они решили, что я доверия не заслуживаю, дали мне какое-то дурацкое поручение, отправили в дальние края, а потом, когда задуманный ими план привел к совершенно неожиданным результатам, меня же во всем и обвинили.
– Ну-ну, не сердись, дорогой, – утешала меня Сигюн. – Ты же сам прекрасно знаешь, какая она дрянь, эта твоя Энджи. Совершенно ни к чему, чтобы ее ублюдок, оборотень этот, тут слонялся. От него одни неприятности! Да и тебе его присутствие только постоянно напоминало о том, как нехорошо ты поступил со своей настоящей женой и своими настоящими детьми.
Ничего себе шутка! У меня, оказывается, есть настоящая семья? После нашего с Тором путешествия в Утгард мои сыновья откровенно считали меня полным неудачником. А то, что я позволил заковать в цепи их драгоценного дружка Фенни, довершило картину: теперь я в их глазах был не просто неудачником, но и частью ненавистной им патриархальной системы, и уж, конечно, не мог понять нужды и потребности бунтующего юношества.
С особой очевидностью это проявилось, когда я зашел к сыновьям, чтобы поздороваться после долгого отсутствия. Они успели еще немного подрасти с тех пор, как я в последний раз их видел, и хотя оба (хвала мне) не были ни столь же непривлекательными внешне, ни столь же нравственно испорченными, как Фенни, они все же успели многое у него перенять: например, неуклюжую походку оборотня, волчье рычание и выражение молчаливого презрения на физиономии.
– Ну, как дела?
Нарви, родившийся первым, а потому считавший себя старшим из близнецов, мрачно глянул на меня из-под свисающей на глаза челки. Глаза у него были мои, волосы тоже – цвета ауры дикие, бунтарские. Я смотрел на него, как в зеркало: как раз таким я был, когда явился в мир Одина из Хаоса.
Нари, более мягкий и дружелюбный, был, пожалуй, готов приветливо со мной поздороваться, но в присутствии Нарви просто стеснялся, так что, явно стыдясь самого себя, уставился в землю.
– Что, ни словечка приветствия мне не скажете? – осведомился я.
Нарви пожал плечами и процедил сквозь зубы:
– Привет, пап.
– Насчет Фенрира я уже слышал.
– Ну и что?
– Я же ничего не знал, – попытался оправдаться я. – Один отослал меня, ничего мне не сказав…
Слишком поздно я понял, что зря упоминаю об этом – ведь меня выставили полным дураком, что, безусловно, не прибавило мне авторитета в глазах сыновей. И потом, слова мои прозвучали настолько жалко, что я даже рассердился на себя и решил, что не стану оправдываться перед двумя молокососами. Но неужели мне действительно стало не все равно, каково их мнение обо мне?
Нарви снова пожал плечами.
– Ну и что?
Но Нари, застенчиво на меня глянув, все же спросил:
– Ты собираешься что-нибудь предпринять, пап?
Я, разумеется, только об этом и думал, но все же выдавил:
– Пока еще не знаю.
Хотя вряд ли я мог что-то сделать, чтобы освободить Фенрира. Даже если б я и попытался самостоятельно вытащить его оттуда, это вряд ли укрепило бы мое положение в Асгарде.
Нарви, естественно, тут же высказался:
– Да он ничего не будет делать! Что ты, как дурак, спрашиваешь? Неужели думаешь, что он против Старика пойдет?
А ведь он, пожалуй, прав, подумал я. Я потерял ту единственную поддержку, на которую мог бы рассчитывать, если бы мое положение в Асгарде стало совсем уж скверным. Даже Тор, наверно, не сразу решился бы поднять руку на того, кто пользуется защитой огромного волка-оборотня.