Евангелие от LUCA. В поисках родословной животного мира

Можно сказать (если вообще можно сказать что-то определенное о человеке будущего), что вышеописанные прогнозы, скорее всего, не сбудутся. Естественный отбор в популяциях современного человека если и происходит, то с очень низкой интенсивностью. Вообще механически переносить на человеческое общество принципы эволюционной теории очень опасно. Социум гораздо сложнее любой популяции животных (даже шимпанзе, даже гориллы), и в нем действуют совсем другие закономерности. Индивид, родившийся слабым и болезненным, в условиях естественной среды обитания обречен на скорую гибель; в человеческом обществе он может не только выжить, но и сделать успешную карьеру, внести вклад в искусство или науку (вспомните всемирно известного физика Стивена Хокинга), оставить потомство. Анатомия человеческого тела в основных своих чертах мало изменилась за последние 200–300 тысячелетий. За это время практически не увеличился объем мозга, да и его структура, похоже, не сильно усовершенствовалась. Мозг, которым мы сейчас обладаем, такой же, каким он был и у африканских «Адама с Евой». Один и тот же мозг в первобытные времена помогал своему владельцу охотиться на диких зверей с копьеметалкой и бумерангом, а в наши дни помогает управлять космическим кораблем или атомной электростанцией. Сложность интеллектуальных задач за последние несколько тысяч лет возросла неимоверно, но это не привело к появлению особой породы «большеголовых» интеллектуалов. Можно упомянуть и о том, что мозг неандертальца превышал по объему мозг Homo sapiens, — ну и где теперь эти неандертальцы?

Адаптация животных и растений к среде обитания происходит в основном путем морфологических и физиологических изменений. Человеку разумному это тоже свойственно, но с некоторых пор на первый план выдвинулись культурные механизмы адаптации. Чтобы спастись от арктического мороза, эскимосы и чукчи не обрастают густой шерстью, а строят дома и шьют теплую одежду. Чтобы питаться мясом, мы не обзавелись мощными клыками, а научились термически обрабатывать пищу. Вот почему радикальное изменение анатомического строения человека даже в очень отдаленном будущем представляется маловероятным. Оно просто не нужно. На встающие перед людьми природные и социальные вызовы они отвечают другими способами. Один из таких способов — развитие искусственного интеллекта, совершенствование виртуального мира. Именно поэтому некоторые футурологи предсказывают, что будущая эволюция Homo sapiens состоит в интеграции человеческого мозга с компьютерами. Своеобразный

симбиоз человека и вычислительных машин[242]

.

Я не знаю, унизительно ли для человека разумного состоять в кровном родстве с другими животными и всеми остальными обитателями нашей планеты. У меня лично эта мысль не вызывает никаких отрицательных эмоций, хотя есть люди, которые со мной не согласятся. Антропоцентризм до сих пор жив, и именно он заставляет многих из нас видеть в человеке не часть природы, а нечто более высокое и совершенное, выделенную часть мироздания. В этой книге одиннадцать глав, и почти в каждой из них я упоминал о том, что человек — это лишь часть, небольшой фрагмент огромного эволюционного древа, растущего на Земле вот уже 4 млрд лет. Между нами и всем остальным животным миром нет непреодолимой пропасти. Даже такие качества, как мораль и рассудочное мышление, издревле считавшиеся привилегией человека, встречаются, хотя и в примитивных формах, у высших приматов[243]. Мне могут сказать: что дурного в том, если кому-то нравится думать, что он или она не имеют ничего общего со «зверем гнусным обезьяной» и что все на самом деле было не так, как в учебнике, а происходило в соответствии с рассказом какой-нибудь из священных книг? Каждый имеет право на свободу совести и убеждений. Каждый волен верить хоть в пришествие ануннаков с планеты Нибиру, хоть в Летающего Макаронного Монстра. Все так, но есть по меньшей мере один аспект, в котором освященный веками антропоцентризм может оказаться не просто вредным, но прямо губительным.