В июле 1830 г. в Париже было жарко и в прямом, и в переносном смысле. На улицах сооружались баррикады, шли настоящие бои. Это была Вторая французская революция, окончательно уничтожившая власть династии Бурбонов и положившая конец господству аристократии в общественном устройстве Франции. Но было «жарко» и на научном фронте. В 1830 г. европейские интеллектуалы следили не только за политическими новостями из Парижа, но и за продолжительной научной дискуссией, вошедшей в историю как «спор Кювье и Жоффруа Сент-Илера». Она длилась с апреля по октябрь этого года в стенах Французской Академии наук, хотя в дни уличных боев было, конечно, не до академических дискуссий. Когда стало совсем «жарко», Кювье, демонстративно заявивший о своей аполитичности, уехал в Лондон собирать материалы для «Естественной истории рыб» (Histoire naturelle des poissons). Спор начался при одном французском короле (Карле Х), завершился при другом (Луи-Филиппе Орлеанском), но отголоски его слышатся и в современных научных дебатах. Кювье и Сент-Илер были старыми друзьями и коллегами-зоологами. Оба много занимались вопросами сравнительной анатомии и внесли большой вклад в развитие зоологии. Спор между ними вышел по одному частному вопросу, но выявил принципиальное расхождение их взглядов на систему животного царства. Я уже упоминал, что Кювье, детально изучив анатомию множества различных видов, пришел к выводу, что в природе существует всего четыре плана строения и соответственно четыре таксономических типа животных. Сент-Илер не соглашался. С его точки зрения, все животные имеют принципиально сходное анатомическое устройство и строение всех типов и классов может быть сведено к единому прообразу, который природа варьирует на тысячи ладов. Как писал про него Гёте (автор близкой по духу концепции Прарастения), Жоффруа «в тиши трудится над аналогиями существ и таинственным родством их… в своем внутреннем сознании хранит целое и живет в убеждении, что одиночное может постепенно развиваться из него»[208]
.