Евангелие от Лукавого

Свалилось - откуда не ждал. Сырбу вздумал не отдавать долга - заикнулся, что риэлтеры, мол, его "кинули", и денег нет, но ложь была настолько сшита белыми нитками, что Лёху даже не разыскивали для уточнений. Тогда Сырбу заплатил, а потом подал иск на расторжение сделки. Приём был известный - в договоре купли-продажи - как обычно делалось указали минимальную, оценочную стоимость квартиры, а с рук на руки Сырбу получил гораздо больше: считал в кабинете - по бумажке мусоля - подбитые в пачки стодолларовые. Ему - буде сделка недействительной - достаточно было возвратить сумму из договора (а в делах, подобных его, судьи весьма охотно верили пострадавшим). Квартира, между тем, была уже продана - и Лёха оказался между двух огней. Строго говоря, "де юре" он был "сторона". Агентство, выкупая квартиру, оформило её на Нюрку - секретаршу. Ей бы и расхлёбывать. Помогать вообще было не в правилах: чаще всего агентов, из-за которых заваривалась каша, потихоньку увольняли до начала "разборок" - и сам Лёха неоднократно поддерживал такую практику. Поэтому разговор - на бегу, короткий, - на который вызвал его Кадничанский, был не особенно-то и нужен. - Что у тебя там? - Не могу с ними переговорить. Это жена его подбила. Я звоню - она трубку у него отнимает, и не слушает: костерит меня почём зря: "ответите, управу найду" - всякая ахинея. Истеричка. Адвокат понадобится. - За адвоката мы платить не будем, Лёх. Ты знал, на что шёл, проценты получил - твоя и боль головная. Впрочем, ты посоветуйся с Прижнюк, у неё есть кто-то из знакомых. Словом, выгребай как сумеешь. Кадничанский был из тех людей, которые легко, без усилий, приспосабливаются к любой окружающей обстановке. В институте - дельный технолог, кандидат наук - он усвоил стиль по-горло занятого исследователя - с долей молодой непосредственности, полагавшейся к его возрасту. Он не был талантлив, но был исполнителен. После объявленной перестройки, увидев перемену во взглядах, он тоже сдвинул их в пользу инициативы: изобрёл с несколькими студентами новую газовую горелку. Лицензии на неё закупили в США, во Франции и в Великобритании. Слава студентов вычерпалась фотографиями на стенде, зато Кадничанского отправили в ФРГ изучать производство (для этого он спешно вступил в партию). Вернулся он ещё более энергичным. На кафедре - мёртвым грузом - висела перспективная разработка. На государственный масштаб она не тянула, а отдельные предприятия с упорством отпихивались от неё. Кадничанский предложил ввести в группу сына одного из членов Политбюро - человека, которому не хватало для должности ректора сущего пустяка - галочки - научного имени. Работа разом получила Госпремию, а Кадничанский - в обход "стариков" - деканат и заказы от иностранных издательств. Он ни за что не предложил бы этого прежде. Однако гласность открыла (вещь обыденную) "подсиживание" и "телефонное право", и раз уж они оказались в общих правилах, грех было не пользоваться ими. Попав в своей должности в мир советской элиты, он приобрёл вкус к "престижности", научился направлять, советовать с помощью энергичных и расплывчатого смысла фраз, и очень естественно, между словом, выставлять чужой труд за свой. К середине 90-х - институт задышал на ладан. Кадничанский убедился, что законы на дворе "совсем волчьи" - и окунулся в них, словно в добрую, знакомую стихию. Целью этих законов было сколотить состояние - как угодно, и он сколотил его.