Евангелие от Магдалины. Тетрада Фалло

Сначала я, не желая контачить с ней, сухо кивнула, потом, вникнув в суть вопроса, уставилась на нее.

— Почему... в отпуск? — пробормотала я.

— Видела там тебя. Подумала сперва... мамка малолетняя...

Нет. «Мамкой малолетней» я не буду.

— ...а потом скумекала — учительница их.

Как раз от этого ужаса я и хотела оторваться, но он тянется за мной. Пересесть? Полвагона свободно.

— Мой-то там как раз. Зуев Леша... Ты чего думаешь? Как он?

Я вздрогнула. Лешу, конечно, я помнила. Дефект носоглотки, так называемая «волчья пасть». Незаращение верхнего нёба. Не может есть — а изо рта попадает в нос, забивает дыхание. Такое надо оперировать сразу после рождения — но мальчика мать родила в глухой деревне и там прожила с ним год, а потом доставила в диспансер — тем более умственная отсталость у него налицо. Так вот эта «заботливая мама»!

— У нас все любят его! — сказала я чистую правду, но этого, конечно, было мало ей.

— Сделать-то чего можно?

«Вовремя заботиться надо было!» — надо бы ей сказать. А теперь!..

— У нас — навряд ли, — честно сказала я. — Нас самих, глядишь, скоро закроют. Епархия, в духе нынешних времен, требует монастырь обратно — и, похоже, получит!

Папа, старый коммунист, теперь крепко с церковниками дружит!

— И вообще медицину, — добавила я, — хотят теперь «на самостоятельность» перевести... медики, возражают, конечно, а пока деньги где-то блуждают. Директриса наша задергалась вся — деньги сейчас только от химкомбината получаем в помощь. А его как раз требуют закрыть, потому как из-за него, говорят, больные дети и рождаются!

Даже не ожидала, что так, оказывается, волнуюсь за это. Уезжаю — а душа там. Тут меня привычно уже затошнило, я быстро встала, посетила туалет, умылась холодной водой, вернулась.

— Я вижу, девка, у тебя и свои проблемы есть! — проницательно сказала она. Я, глядя в темное окно, молчала. — Я тоже, когда пришла пора рожать, в деревню уехала. Представляла уже себе, что рожу — от алкаша-то!

Я вскочила. При чем здесь я-то? Что она говорит? Я пересела от нее с бокового места на пустую нижнюю полку и зарыдала. Потом — утонула в необъятной ее теплой груди.

— Надо было к врачам ехать, а не в деревню! — всхлипывая, говорила я.

Она гладила меня по голове, грустно вздыхала, и вздохи ее просто было понять: «Уж ты-то, я гляжу, все правильно делаешь! Куда едешь-то и чего хочешь? Сама ведь не знаешь!»

Вопрос этот все равно бы встал — просто я не ждала, что так быстро. Давно замечено, что вагонным спутникам мы рассказываем то, чего никому бы из близких не рассказали.

— Ну сделает тебе тетка аборт... так это ж грех! — сказала Капа (так звали попутчицу). — И на работе тебе с этим ходить не сладко, одной-то! А ты поживи пока у меня — там решишь!

Откладывать трудное — приятно всегда. Я вдруг почувствовала облегчение.

Обшарпанный Капин дом оказался прямо у вокзала, на Гончарной улице. Мы поднялись по лестнице со стертыми ступенями.

Господи! Откладывая трудное, мы загоняем себя в капкан. Это я сразу поняла, только мы вошли с Капой в ее квартиру. Длинный темный коридор, затхлый запах. Услышав бульканье воды, я рванула дверку. Унитаз был черный от грязи. Я вышла, утираясь, но тошнота не прошла.

— Развели тут срач без меня! — сурово проговорила она, когда мы вышли с ней на большую кухню со множеством столиков с грязной посудой.

Но вряд ли и при ней тут было намного лучше: грязные стекла, пол кухни как-то проваливался к середине, проводка (впервые видела провода снаружи) соскочила с роликов и висела, местами растрепанная и даже голая.

Ее жилье оказалось за кухней — она потянула дверь (в щель почему-то была заткнута тряпка). За дверью шли ступеньки вниз, — видимо, в прежней, барской квартире здесь жила кухонная прислуга, которой полагалось «быть ниже»?

Я лишь вдохнула тот запах — и рванулась назад.

— Можно... мне позвонить? — пробормотала я.

— Звони! — произнесла Капа уже с обидой: мол, не нравится «вам» у нас!

Черный телефон висел на засаленной стене (терлись все, что ли, об нее, когда разговаривали?). И при этом — не мылись. Впрочем, тут «помоешься» — я вспомнила унитаз, и меня опять затошнило. Обои вокруг телефона были исписаны номерами, вкривь и вкось... да, люди тут как попало живут! Я глянула на часики: полвосьмого утра. Тетя Муся, наверное, дома еще. Замирая, я набрала номер. Долгие гудки... «Ушла?» — подумала я с облегчением.

— Алло! — раздался сухой ее голос.

— Это... я.

— Я знаю, — холодно проговорила она и умолкла.

«Что она знает? — испугалась я. — Видимо, все!»

Но это, похоже, ее мало волнует? Или папа так приказал ей — «не волноваться»?

— Что мне делать? — пробормотала я.

— А вот этого я не знаю, — проговорила она и снова умолкла.

Я послушала шорохи — видно, ничего более там не услышу. Да, гвозди бы делать из этих людей! Я повесила трубку.

И Капа встретила меня уже как-то отчужденно: обиделась, что я пришла в ужас (это она почувствовала) и сразу побежала звонить? Понимаю ее — легко быть душевной в поезде, поэтому все там так разговорчивы... но когда придешь в свои проблемы, в свой «срач»!