Евангелие от Марка

Если мы хотим понять, в чем здесь дело, то надо осмыслить поворотный пункт времени, который стоит перед нашими душами во время Мистерии Голгофы. Те времена, когда древнее ясновидение было общим даром людей, приходят к концу. Чем дальше мы отступаем назад в человеческой эволюции, тем больше приближаемся к тем временам, когда древнее ясновидение было общим человеческим достоянием, когда люди заглядывали в духовный мир. Как они смотрели туда? Они смотрели так, что их видение было видением мировых тайн в образах, в бессознательных или подсознательных имагинациях. Это было сно-видческое ясновидение в сновидческих имагинациях — не в таких разумных понятиях, которыми оперирует ныне человек, если он хочет познавать. Что представляет собой «наука» или теперешнее расхожее мышление, трезвый разум и способность суждения — этого в те старые времена совсем не было. Если человек стоял перед внешним миром, то он его видел, но не расчленял на понятия, он не имел никакой логики, не думал о вещах, комбинируя их. Для нынешнего человека даже трудно представить себе это, потому что теперешний человек обо всем думает. Но древний человек не так думал. Он проходил мимо вещей, он видел их, запечатлевал образы, а понятным это делалось для него тогда, когда в промежуточном состоянии, между сном и бодрствованием, он заглядывал в свой сновидческий, имагинативный мир. Там он видел образы.

Представим себе это конкретнее: древний человек много, много тысячелетий тому назад наблюдает окружающий его мир; он обращает внимание на то, что какой-то учитель хочет что-то объяснить своим ученикам. И этот древний человек подходит и прислушивается к словам, которые говорит учитель своим ученикам; он замечает, что один ученик с истинным воодушевлением принимает слова, другой их тоже воспринимает, но потом упускает их, третий так захвачен своим эгоизмом, что вовсе не слушает. Рассудочно древний человек не мог бы сравнить этих трех учеников. Но когда он пребывает в промежуточном состоянии между бодрствованием и сном, то все виденное является перед его душой снова, как картина. Тогда он может видеть, например, как идет сеятель, раскидывает зерна, — это для него действительно ясновидческий образ: одно зерно бросает он в хорошую почву, оно хорошо всходит; второе зерно — в худую почву, а третье — в каменную. Из того зерна, что попало на вторую почву, выходит мало, а из того, что попало на третью, не выходит ничего. Древний человек не сказал бы, как говорится теперь: один ученик воспринимает слова, а другой ничего не воспринимает. Но в промежуточных состояниях между бодрствованием и сном он увидел бы картину, увидел бы в ней объяснение. И иначе он об этом бы и не говорил. Если бы его спросили, как он понимает отношение учителя к ученикам, он рассказал бы о своем ясновидчески-сновидческом образе. Это было для него реальностью, но также и объяснением вещи. Так он говорил бы.

Толпа, которая стояла перед Христом, имела уже только последние остатки древнего ясновидения, но души людей были еще приспособлены к восприятию того, что говорится в образах о событиях и развитии человечества. Христос Иисус к толпе обращался как к тем, кто имеет последнее наследие древнего ясновидения и внес его в обычную жизнь души.