Евангелие от Матфея. Исторический и богословский комментарий. Том 2

В воскресении, утверждает Иисус, люди будут «как Ангелы Божии на небесах». Для саддукеев, которые говорили, «что нет воскресения, ни Ангела, ни духа» (Деян. 23:8), это утверждение мало что значило. Однако христианская традиция обратила на него пристальное внимание. Ориген видел в нем подтверждение своей теории о том, что воскресшие из мертвых будут обладать такими же телами, как у ангелов: воздушными и излучающими свет[391]. С Оригеном полемизировал Мефодий Патарский: изречение Иисуса, считал он, надо понимать не в том смысле, что в воскресении святые лишатся тел, а в том смысле, что состояние блаженства святых будет подобно состоянию ангелов[392]. Многие древнецерковные писатели придерживались той точки зрения, что после всеобщего воскресения души людей соединятся с теми же телами, в которых они пребывали при жизни[393]. В то же время они отмечали, что это будут преображенные тела – нетленные и бессмертные

[394]. Как игла, брошенная в огонь, меняет свой цвет и превращается в огонь, но не теряет свое естество, точно так же «в воскресение все члены будут воскрешены… и всё сделается световидным, все погрузится и преложится в свет и в огонь, но не разрешится и не сделается огнем, так чтобы не стало уже прежнего естества»[395].

Вопрос о природе воскресших тел выходит за рамки настоящего исследования. Тем не менее мы посчитали нужным коснуться его здесь, поскольку он имеет отношение к Воскресению Христа. Когда Иисус воскрес из мертвых, люди перестали Его узнавать: Мария приняла Его за садовника (Ин. 20:15), двое путников не распознали в Нем своего Учителя (Лк. 24:16), некоторые из учеников усомнились в том, что это Он (Мф. 28:17). Он проходил через закрытые двери (Ин. 20:19), и Его принимали за духа (Лк. 24:37). Всё это говорит о том, что Его внешний вид изменился; возможно, изменилась также материя Его Тела.

Диалог с саддукеями происходит в преддверии Воскресения Иисуса и, наряду с рассказом о воскрешении Лазаря (Ин. 11:1—41), является прелюдией к этому событию. Не случайно этот диалог приводят все три синоптика: тем самым они как бы расчищают пространство для восприятия читателем центрального события евангельской истории. Выстраивается та же логическая цепочка, которую мы находим у апостола Павла: «Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес; а если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша» (1 Кор. 15:13–14).

4. «Какая наибольшая заповедь в законе?»

³⁴А фарисеи, услышав, что Он привел саддукеев в молчание, собрались вместе. ³⁵И один из них, законник, искушая Его, спросил, говоря:

³⁶Учитель! какая наибольшая заповедь в законе? ³⁷Иисус сказал ему: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим: ³⁸сия есть первая и наибольшая заповедь; ³⁹

вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; ⁴⁰на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки.

После первосвященников, старейшин, фарисеев, иродиан и саддукеев на сцену выступает еще один персонаж, которого Матфей называет законником, а Марк – одним из книжников (εις των γραμματέων). Марк ничего не говорит о дурных намерениях книжника. Напротив, книжник, повторив сказанное Иисусом и даже несколько развив Его мысль, получает от Него похвалу (Мк. 12:28–34). У Матфея дело обстоит иначе: он представляет весь эпизод как результат заговора фарисеев против Иисуса.

Версия Луки ближе к версии Марка, но Лука помещает эпизод в другое место евангельской истории – сразу после рассказа о беседе Иисуса с семьюдесятью учениками после их возвращения с проповеди. У Луки «некий законник» (νομικός τις) задает Иисусу вопрос, «искушая Его». Вопрос законника сформулирован совсем иначе, чем у Марка и Матфея: «Учитель! что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?» Иисус вместо ответа Сам задает ему вопрос: «в законе что написано? как читаешь?». И тут законник (а не Иисус, как у Марка и Матфея) цитирует две заповеди Ветхого Завета, а Иисус говорит ему: «правильно ты отвечал; так поступай, и будешь жить» (Лк. 10:25–28). Далее законник спрашивает «а кто мой ближний?», и Иисус излагает притчу о милосердном самарянине (Лк. 10:29–37).

Контекст, в котором эпизод помещен у Луки, настолько отличен от контекста двух других синоптических Евангелий, что можно говорить о двух похожих эпизодах, произошедших в разное время. Блаженный Августин, сравнивая рассказ Луки с повествованиями Марка и Матфея, отмечает: