Евангелие от Палача

– Марина! Я ухожу, буду к вечеру… – крикнул я куда-то в глубь квартиры, где обитала моя рыжевато-белокурая Баба Яга, плавно летающая по кухне в ступе и гугниво отмахивающаяся алым помелом своего грязного языка. Пойду, пожалуй.

Пойду на встречу с моим будущим покойным зятем Магнуст Теодорычем. Щелкнул лифт пластмассовой челюстью дверей, заглотнул меня, как мясную крошку, спустил по гулкому пищеводу шахты в подъезд, чтобы выкинуть в мир. Желудок, переваривающий самого себя. И последний оплот на берегу этой прорвы – Тихон Иваныч, родная душа. Консьерж, украшенный разноцветными планками вохровских орденов, сержантских медалей, со значком ветерана войны. У меня есть такой же. Только не скажем мы с Тихоном никому, где и с кем воевали, какие мы удержали рубежи, где тот фронт, где у нас всегда без перемен. – Вольно! – скомандовал ему лениво, и дед душевно рассупонился, заулыбался, кивнул мне неуставно фамильярно.

– Подали вам машину, Павел Егорыч, – сообщил мне, намекнул, что видит, мол, какие за мной зарубежные авто заезжают.

Ах ты, упырек мой дорогой, вечнослуживый! Не лижи свои бледно-синие губы от радости, не радуйся, простодушный конвойный! Не твоего стука опасаюсь я сейчас, не от твоей хитрой ухмылки сердце теснит! Черноватый курчавый ариец, что дожидается за рулем поданного мне «мерседеса», – не дичь которую ты вовремя засек и высмотрел. Охотник он! На меня и на тебя, дубина ты старая, стоеросовая. И чтобы переиграть его, надо мне все свое былое мастерство, все секреты моего необычного ремесла припомнить, оживить в себе дремлющие инстинкты – умение и готовность убить первым. Не буду с тобой разговаривать, конвойный ты мой, сторожевой, караульный ты наш, охраняющий. Нельзя силы тратить. Только палец воздел указующий и предупредил строго:

– Бди!

Распахнул дверцу мерседесовскую, тяжелую, лакированную, бесшумную, бросил свою измученную похмельем плоть на упруго-тугие подушки сиденья, посмотрел в ехидную морду Магнуста и сказал ему деликитно:

– Здравствуй, сынок дорогой!

Как у вас говорится – гут шабэс! А у нас есть песня такая: «Сегодня мой родной Абраша – выходной, сегодня я иду к нему домой…» Магнуст покачал головой, вздрогнули-звякнули его цепочки и бряцальца:

– Нет, сегодня вы еще не идете ко мне домой. Рано… Вы еще не готовы… Машина сыто, басовито рявкнула мотором, помчалась по грязному, расплеванному слякотью проезду, вспарывая с сиплым сипением густые снеговые лужи. – Ну, не готов так не готов, – смиренно развел я руками. – А если не секрет, поделись, Магнустик, сокровенным: когда, интересно знать, удостоюсь я вашего сердечного, широкого, традиционного иудейского гостеприимства? Магнуст проскочил на красный свет, вывернул на Ленинградское шоссе, погнал в сторону центра. Он вздыхал, цокал языком, мотал башкой, будто сам с собой советовался, решение важное принимал, пока наконец не надумал:

– Когда я получу от вас аффидевит…

– Господи, это еще что такое? – переполошился я.

Магнуст, не отрывая взгляда от дороги, скосил на меня зрачок, дрогнул змеистой губой:

– Я помню, что вы учились на медные деньги. Но думаю, что как профессор права вы прекрасно знаете: аффидевит – заверенный документ, официальное свидетельство, имеющее силу судебного доказательства… – А-а-а, вон оно что! – вздохнул я облегченно, прикрыл глаза в похмельной истоме и, подремав одно мгновение, спросил тихо:

– А судить-то кого собираетесь? – Вас лично, обстоятельства и время! – отчеканил Магнуст, будто из пистолета над ухом шмальнул.

– Снова-здорово! – устало вздохнул я. – Вот навязался ты на мою голову! Дался тебе я со своими ничтожными делишками…

Машина вписалась в плавный поворот перед Красной площадью, миновала Манеж, оставила олеворучь зубчатый багровый булыжник Кремля, легко взлетела на Каменный мост. Магнуст молчал и грязно-русофобски ухмылялся. Вот уж воистину – дал мне дьявол послушание! – Слышь, сынок, а ты меня приглашал прогуляться – так и будем в машине моцион принимать? – поинтересовался я. – Нет, не будем, – успокоил Магнуст. – Мы погуляем на воздухе. Мы с вами на дачу едем… В санаторий, так сказать… «Мерседес» гнал в сторону кольцевой дороги по Калужскому шоссе. – Да-а, это замечательно! Мне нужен воздух.

Здоровья нет совсем. Старость, сынок, не радость. Ты молодой, здоровый, ты этого пока не понимаешь. А когда человек – вот как я – на пороге своего биологического ухода, распада тканей, гниения плоти, испарения духа – это тогда тяжело… Магнуст сочувственно вздохнул:

– При таком самочувствии вам будет легче принять неизбежное… – Ой, Магнустик, ты о чем это? – притворно всполошился я. – Никак ты меня убивать собрался? Смешно, как все возвращается на круги своя – тысячу лет назад точно так же я вез в машине своего агента-ювелира. Но в отличие от агента Дыма я не боялся, что Магнуст меня застрелит или утопит. Дело в том, что мне надо было, чтобы агент Замошкин замолчал навсегда, а Магнуст хотел, чтобы я разговорился во всю мочь памяти. Магнуст похмыкал, помычал и неожиданно серьезно сказал: